Содержанка

Лида представила их себе. Мальчик. Горящие от возбуждения зеленые глаза. Его рыжий отец, едущий впереди на гнедой лошади. Солнце, низко склонившееся над горизонтом, выкрасившее их обоих в золото. Яркий ковер из желтых и красных листьев под копытами животных.

Ей показалось, что сердце сейчас не выдержит и лопнет от зависти.

В вагоне было холодно. Поезд тянулся сквозь ночную мглу. Почти все десять пассажиров их купе спали, склонив головы набок. Лида сидела, накрыв ноги теплым платком, рядом с Алексеем, спина которого была выпрямлена даже во сне. И время от времени ее истощенный разум порождал неожиданные образы. Она слышала биение сердца паровоза в каждом повороте колес, но за черным окном, как ей казалось, всякая жизнь, всякое существование прекратилось. Лида закрыла глаза. Не потому, что ей хотелось спать, а потому, что было невыносимо наблюдать за этим небытием. Оно ее угнетало. Оно стучало в окна, просачивалось сквозь щели и клубилось у ее ног.

Сон не шел к ней. Ее слишком сильно раздражала гнетущая мрачность поезда, то, как он останавливался, а потом начинал двигаться без видимых причин. Часы полной темноты тянулись мучительно медленно. Но как только глаза ее закрылись, на внутренней стороне век вспыхнули яркие картинки. Она увидела Чан Аньло. Вот он внимательно наблюдает, как она сшивает ему кожу на ноге, после того как на него напала собака. Вот он больной, в Цзюньчоу, лежа в кровати, ошеломленно глядит на нее, когда она, чтобы поднять ему настроение, принесла белого кролика. Все те же глаза, то они черны от гнева… то светятся от любви. Они впечатались в ее разум, они не покидали ее.

На что они смотрят сейчас? На кого?

Лида распахнула глаза.

— Кошмары?

Это был голос женщины из гостиницы. Что ей нужно? Сейчас Лиде меньше всего хотелось с кем–то разговаривать. Глаза попутчицы, наверное когда–то голубые, сейчас были бесцветными, как водопроводная вода. Они с ленивым интересом были устремлены на Лиду. Кажется, эта толстуха была единственной, кто не спал. Мужчина слева от нее расстегнул шубу, и женщина, воспользовавшись случаем, набросила себе на ноги часть подола, чтобы согреться.

Лиде это понравилось.

— Нет, — сказала она. — Нет, это не кошмары.

— Скука?

— Что–то вроде того.

Женщина прикрыла глаза и какое–то время молчала. Лида было решила, что на этом их разговор закончился, но она ошиблась.

— А твой друг, он кто?

— Почему вы спрашиваете?

Женщина открыла рот и медленно, сладострастно облизала губы, едва касаясь их языком.

— Ищу мужика.

— Ему это неинтересно.

— Ему неинтересна ты? Или я?

— Он — мой брат.

— Ха! Я не о длинноногом красавчике, дурочка. Он слишком молод для меня. Я о втором.

Попков? Эту женщину привлек Попков?

Лида наклонилась вперед и ткнула твердым пальцем в накрытое полой шубы колено попутчицы.

— Держитесь подальше от обоих.

— Зачем тебе двое–то? — Соседка по купе рассмеялась. — Не будь такой жадной. — Внезапно собеседница посмотрела на Лиду так, что той стало не по себе. — А ты, малышка, — добавила женщина, — из Смоленска не больше, чем я из… — она замолчала, показав кончик толстого розового языка, — Китая.

Лида подалась назад, сердце ее бешено колотилось. Как она догадалась?

Лида вспомнила, как Алексей говорил ей, мол, здесь, в этой советской стране люди узнают твои секреты раньше тебя самого. Неопределенно пожав плечами, будто этот разговор стал ей неинтересен, девушка сняла с колен шерстяной платок, неторопливо сложила его и встала, чтобы положить на верхнюю багажную полку. Потом, не глядя на попутчицу, открыла дверь купе и вышла в темный коридор.

Я дышу, любовь моя. Я все еще дышу.

6

В коридоре вагона было еще холоднее, чем в купе. Закрыв за собой дверь, Лида посмотрела по сторонам и облегченно вздохнула, не обнаружив никого мучающегося бессонницей или решившего размять затекшие ноги. Только запах трубочного табака указывал на то, что кто–то выходил сюда не так давно. Коридор был коричневым. Казалось, что находишься внутри какой–то длинной коричневой трубы с одним–единственным тусклым фонарем, привешенным высоко на стене. Лиде нравилась полутьма. Она успокаивала. В полутьме ей лучше думалось.

Поезд подрагивал в такт монотонному перестуку колес. Лида прислонилась лбом к холодному стеклу, но не увидела снаружи ничего, кроме самой ночи, укрытой толстым черным одеялом. Там не было ничего, ни огней, ни городов, ни деревень. Только бесконечные замершие леса и снег.

Как они умудрились проложить здесь железную дорогу? Масштабы России, как и масштабы Китая, поражали ее. Напрасно она пыталась как–то втиснуть в голову эти размеры. Вместо этого она научилась сосредотачивать внимание на небольших вещах. В этом она преуспела и стала замечать то, что другие обычно не видят. Например, отблеск солнца на карманных часах, или торчащий из кармана уголок бумажника, или золотую трубочку губной помады, на какую–то секунду оставленную без присмотра на прилавке магазина. Лида улыбнулась. Да, в этом она была хороша.