Содержанка для президента

— Понравились подарки? — спросил и поддел пальцем ожерелье на моей груди. — Камни точно повторяют цвет твоих глаз и меняют оттенки на свету и в тени.

— Понравились.

Но мне нравилось то, как он это говорил о моих глазах. Нравилось то, что помнил, какие они в тени и на свету. Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы он думал обо мне намного чаще. Он ведь что-то испытывает ко мне… сейчас мне так хотелось в это верить.

— Спасибо.

Все еще держась за ворот его пиджака и глядя в темную заводь мрачно жестоких глаз.

— Научилась благодарить?

— Я многому научилась.

— Проверим, — ответил, продолжая улыбаться. Я чувствовала, что он уже не со мной, что ему нужно идти, и он думает только об этом. В груди царапнуло разочарованием.

— Проверь, — ответила по-французски, и Петр рассмеялся.

Расставаться не хотелось, а я понимала, что именно сейчас мы расстанемся. Он уйдет за тот глубоченный обрыв между нами и уберет мостик. А я так и останусь на другом краю в неведении, когда пропасть между нами снова сократится до нуля, до неистового трения плоти и грязного ликования моей маленькой и такой грешной души. Потянул локон моих волос, провел по щеке тыльной стороной ладони. Получить от него ласку — все равно что увидеть падающую звезду, и меня ослепило на несколько мгновений. Я рывком обняла его за шею и прижалась к нему всем телом.

— Когда я увижу тебя снова?

Медленно его руки легли мне на плечи, и он отстранил меня в сторону, освобождаясь от объятий.

— Когда будет время.

И пошел к двери. Я хотела догнать, но не разрешила себе. Как говорила Эллен — держать себя в руках. Мне дали время привести в нормальный вид мое платье, волосы. Я чувствовала, как мои трусики насквозь пропитались его спермой, и стало липко на внутренней стороне бедер. Но в душ я точно попаду не скоро.

Когда оказалась снова на своем месте — он уже сидел в ложе и смотрел на сцену. Рядом с ней. Издалека мне даже казалось, что он держит ее за руку. Радость и эйфория от встречи растаяли, испарились, стало горько, и глаза снова запекло от слез. Но я еще держала себя в руках. До того момента, как все вдруг там всполошились, закрылись портьеры.

Я приподнялась, чтобы рассмотреть, что там происходит, но, как назло, ту часть зала затемнили, но я видела мельтешение охраны. Там что-то происходило и от зрителей это пытались скрыть.

— Что такое? — послышались женские голоса из соседней ложи, и я замерла, прислушиваясь.

— Ей опять стало плохо. Бедняжка. Почему на таком сроке уже не оставаться дома. Таскается везде за ним. Первая леди, это понятно, но она прежде всего человек.

— Токсикоз — привычное дело, а беременность — не болезнь.

— Не скажи, милочка, иногда токсикоз превращает беременность в настоящее проклятие, а у нее уже шесть месяцев. Притом она не девочка совсем. Рожает, как свиноматка. Ей что двоих было мало?

— Наверное, Петр Ростиславович хочет сына, и все никак не выходит. Ты слышала… поговаривают, что у него есть любовница.

— У них у всех есть любовницы.

— А первые леди закрывают на это глаза и рожают потомство.

Они хихикали и снова говорили о ней, а у меня все плыло перед глазами. Кружилась сцена, мелькали лица. Меня тошнило и бросало в жар. Она беременна. Как же это смешно… Его жена беременна. Вот почему… пришел слить в меня. Там же… там же надо ее беречь. С ней же нельзя, как со мной у стенки, и так, чтоб матку долбило и за волосы на колени. С ней нежно. О боже, как же больно.

Голову на руки и изо всех сил прикусила запястье.

Видимо, прекрасно проходили их пятницы… Вот зачем любовница. Потому что ее нельзя. И перед глазами снова его перекошенное лицо, как орет мне, чтоб имя ее произносить не смела.

В машине домой ехала с остекленевшим взглядом, а когда приехали, содрала ожерелье, захлебываясь слезами, швырнула его на пол, сдирая, срывая с себя одежду.

Дырка. Я просто временная дырка… Так мне и надо. Это я себя продала, я предложила стать дыркой. Я шлюха. Президентская подстилка, и сливает он в меня, как в туалет, накопившееся … от недотраха с ней.

— Дура? Это же целое состояние!

Эллен подняла с пола ожерелье и тряхнула у меня перед носом.

— Не хочу ничего… не хочу его ожерелий, ничего не хочу.

Рыдая и захлебываясь слезами. Идиотка… на какие-то мгновения там, в той комнате мне показалось, что он что-то ко мне чувствовал, что он скучал.

— Что не так? М?

— Всееее, — со стоном сползая на пол, ничего не видя от ревности и боли, — она… она беременна. Его жена. Она…

— А тебе какая разница?

— Это… же ужасно… все вот это ужасно. Я никто… я никто, и у меня с ним никогда так не будет…

Эллен рывком подняла меня с пола.

— Как так? Как с ней? Да, не будет! С тобой по-другому!

— По какому? — всхлипнула и с болью посмотрела на Эллен. — Вы… вы хоть что-то понимаете? Вы когда-нибудь любили такого… как он?

— И сейчас люблю! — отрезала она и тряхнула меня. — Его люблю, поняла?! Он мне как сын, друг и брат… я была его первой женщиной, ко мне в постель его притащила Розанна. Его мать.

— Что?

Я в ужасе от нее отшатнулась, а она шла на меня, сжимая свои изящные руки в кулачки.