Стоп! Я больше не хочу о нем думать! Приподнялась, лихорадочно оглядываясь по сторонам. Несмотря на тоску по нему, я не хотела обратно, даже больше — я боялась представить, в какую ярость он придет и что сделает со мной, если поймает. Я все еще помнила бьющееся о бортик бассейна тело Глеба. Оно снилось мне в кошмарах. Иногда я видела, как о бортик бьюсь я сама… Конфету так и не взяла. Через какое-то время успокоила себя тем, что в самолете до меня на этом месте мог сидеть кто-то с такими же конфетами. Они ведь не какие-то особенные, сделанные только для него. Через время мне удалось успокоиться и поудобнее устроиться на сиденье.
Всю дорогу, пока мы летели, я играла в игры на телефоне. Какие-то примитивные, но помогающие расслабиться. Мне нравилось вот это беззаботное ничегонеделание. Оказывается, я ужасно устала от напряжения, устала от уроков, игры на пианино, танцев. Все это было не моим. Я бы с удовольствием рисовала или читала книгу на диване, как мадам.
После посадки меня, на удивление, так же никто не остановил. Все ужасы, описанные Гройсманом, обошли меня стороной. Хотя я видела, как останавливают других, потрошат сумки, уводят для допроса. У меня же проверили документы, сумку, задали вопросы общего характера. Потом у меня взяли приглашение и куда-то унесли. Наверное, проверяли и звонили там по номеру телефона. Обратно пришли очень быстро. Вручили мне бумагу, отдали документы, и я вышла в полукруглую залу аэропорта. Видимо, приглашение их вполне устроило, и мой работодатель подтвердил мой приезд. Ну вот, не так страшен черт, как его малюют.
Стало страшно. Впервые за границей, впервые вот так, совершенно одна. Гройсман обещал, что меня встретят. Мужчина с табличкой с моим новым именем должен стоять среди толпы.
Я высматривала встречающих, пока не заметила лысоватого мужчину с плакатом, на котором красным фломастером написано «Маргарита Синицына». Мужчине на вид лет пятьдесят, он русо-рыжий, низкого роста. Одет не совсем опрятно… Потом я пойму, что здесь так многие одеваются. Не потому, что нет денег, а потому что так принято. Никто не выставляет напоказ свои возможности.
Больше всего поразила теплая погода. В сравнении с морозами, из которых я прилетела. Даже не верилось, что четыре часа назад под подошвами моих сапог хрустел снег.
— Рита! Я Гаррик. Меня за вами прислал Грос.
Он слегка картавил и шел, как на носочках, явно стараясь казаться выше.
— Да-да, здравствуйте.
— Как долетели?
Мужчина заботливо взял мою сумку и перекинул через плечо. Симпатичный, светловолосый, с веснушчатым загорелым лицом он внушал доверие.
— Хорошо долетела. Просто прекрасно.
Я не могла удержаться и оглядывалась по сторонам. Мне все было интересно. Люди говорили на неизвестном мне языке, что-то кричали, громко смеялись дети. Какая-то группа людей расположилась прямо на асфальте и устроила трапезу. Другие мило болтали, сидя на бордюрах. Мимо прошли мужчины в меховых шапках со странными локонами у висков, одетые в длинные черные пальто. Я проводила их удивленным взглядом.
— Давайте я спрячу ваши документы, чтоб не потерялись.
— Я положу в чемодан.
— Они могут понадобиться, если остановит полиция. Пусть лежат в машине на торпеде. У нас тут на каждом углу может стоять блок-пост. Терроризм, знаете ли. Мои тоже всегда там.
— А кто эти… в шапках?
— Ааа, эти? Датишные. Ну мы так называем религиозных. Хабадники.
— Да… я слышала. Это я про терроризм. И как?
— Ничего, справляемся. Научились за долгие годы.
Только сейчас я заметила, что сжимаю в руках билеты и паспорт. Протянула их ему и продолжила смотреть на пальмы, чистенькие дороги со свежей разметкой. В воздухе пахло солью и пылью. Удивительное сочетание, но даже оно мне нравилось. Для меня это теперь ассоциировалось с запахом свободы.
— А море далеко?
— Мы проедем мимо него. Идем к машине. Я на ты? Хорошо? У нас тут не принято выкать.
Кивнула и последовала за Гарриком к его старой машине «Рубаро».
— Давай быстрее. Через десять минут я заплачу за парковку на двадцать шакалов больше.
— Шакалов?
— Шекелей. Местная валюта. Ты деньги разменяла в аэропорту или доллары везешь?
— Доллары. Не успела разменять. А куда мы едем?
— В Тель-Авив, прямиком в агентство, оттуда сразу на работу.
— Сразу? — с удивлением спросила я.
— Ну да. У нас здесь не как у вас. Работа прежде всего. Приедешь, оформишься, разложишь сумки и завтра же приступишь.
— Аааа. Хорошо. Я не боюсь работать.
— Да, мне Грос сказал, что ты девочка работящая.
Гаррик мне подмигнул и тронулся с места. В машине засаленный салон, воняет сигаретами и очень пыльно. Жизнь за границей я представляла себе иначе. Мне казалось, что здесь все должны разъезжать на шикарных иномарках в чистой и дорогой одежде. Гаррик целиком и полностью опровергал мои предположения. В его машине не было даже кондиционера.
— На днях помою. Но такие машины привлекают меньше внимания. Не броская, не развалюха. Так, средненько. Полиции сразу становится неинтересно. Куришь?
Отрицательно качнула головой. А он закурил, включил приемник и погнал по трассе.