Содержанка

— Нам почти удалось. — Это сказал Алексей.

— Отец был благодарен, — прошептала она. — Он сам сказал мне об этом. — Слова отца всплыли из черного омута памяти, и в этот миг Лида осознала, что Алексей не был ее братом.

Попков выглядел истощенным и несчастным. Он играл в карты с Эдиком на другой кровати. Серуха лежала на подушке и с удовольствием жевала вонючий носок казака.

— Но вы все-таки встретились, — пробасил казак. — В конце ты и Иене, вы были вместе. — Он бросил карты, сдаваясь, и пожал огромными плечами. — Это главное. — Попков стал перемешивать колоду.

Лида кивнула. Она не могла говорить.

Алексей остановился у изножья ее кровати.

— Он прав, Лида. То, что ты была там в ту минуту, для него было важнее всего.

— И для меня, — прошептала она. — Только я не успела остановить его. Он решил уничтожить то, что создал. Любой ценой. Чтобы спасти других заключенных.

Алексей беспокойно повел плечом, и она почувствовала его неудовлетворенность, его потребность в чем-то большем. Она должна была дать ему еще что-то.

— Алексей, он любил тебя, — просто сказала она. — Отец сказал мне это, когда я несла его на спине. Он беспокоился о тебе.

Зеленые глаза Алексея, такие же как у ее отца, устремились прямо на нее, и она поняла, что он не знает, верить ей или нет. Но она была слишком слаба, чтобы бороться с ним, поэтому закрыла глаза.

— Я хочу поговорить с Еленой, — шепотом произнесла она. — Наедине.

Наступило неловкое молчание. Но когда она открыла глаза, в комнате было совершенно пусто, даже воздух, казалось, опустился на пол, как пыль. Остались лишь образ Чана и Елена, сидевшая на кровати.

Чан во дворе чувствовал себя беспокойно. Это место было слишком открытым, слишком хорошо просматривалось. Любой, выглянув в окно, обратит внимание на чужого человека. Тем более на китайца. Сейчас ему вообще-то полагалось в составе делегации осматривать велосипедный завод, но он послал Эдика к Бяо с просьбой сообщить русским, что ему нездоровится. По большому счету, так оно и было. Он чувствовал себя отвратительно. На сердце у него было так нехорошо, что он мог выблевать его прямо на булыжную кладку двора себе под ноги.

— Чан, — сказал Алексей, — хорошо, что появилась возможность поговорить с тобой.

До сих пор они не разговаривали. Китаец повернулся и внимательно посмотрел на Алексея. Брат Лиды был высоким молодым мужчиной в длинном пальто. Такой же гордый, как отец, и такой же сложный, как сестра. Его мужество и сила воли не вызывали сомнения, потому что Чан видел их в избытке во время пожара посреди всеобщего страха и смятения. И в то же время… Он чувствовал в Алексее какую-то неизбывную печаль. На то, чтобы излечить ее, могло уйти несколько жизней.

— У каждого из нас, — спокойно произнес Чан, — своя история.

Алексей нахмурился.

— Я не об истории хочу поговорить.

— О чем же мы будем говорить?

— О Лиде, конечно. О чем еще нам с тобой говорить?

Чан улыбнулся и почувствовал мягкие снежинки у себя на лице.

— Мы могли бы поговорить о жизни. О смерти. Или о будущем. — Он сложил перед собой ладони и вежливо поклонился. — Я хочу поблагодарить тебя, Алексей Серов, за то, что ты спас мне жизнь во время пожара. Я в долгу перед тобой.

— Нет. Никаких долгов. Ты мне ничего не должен. Ты спас жизнь моей сестры, и этого достаточно.

Чан едва заметно кивнул. Этого достаточно. Действительно. Если бы Чан не вынес Лиду на своей спине, этот русский позволил бы им сгореть. Они оба знали это.

Из дома вышла молодая женщина с пустыми ведрами в руках. Направляясь к колонке, она, не скрывая любопытства, посмотрела на двух незнакомцев. С другой стороны тихого холодного двора донесся смех белобрысого Лидиного беспризорника, который стоял там с казаком. Чан и Алексей прислушались к нему, и им обоим захотелось, чтобы смех этот не прекращался как можно дольше.

— О Лиде, — неожиданно произнес Алексей.

Чан ждал, глядя на мальчика. Он чувствовал, что этот русский подыскивает нужные слова, чтобы начать.

— У вас с ней ничего не получится, — прямо сказал Алексей. — У нас это просто невозможно. Тут слишком высокие стены. Если тебе моя сестра дорога, ты оставишь ее и покинешь Россию. Пусть она живет со своими людьми. Черт возьми, разве ты не видишь? Вы с ней — как масло и вода, вас невозможно соединить. — Его голос с каждым словом становился тише, ниже и напряженнее. — Если ты ее любишь, Чан Аньло, действительно любишь, дай ей жить ее собственной жизнью. С тобой она всегда будет чужаком, везде, куда бы ни попала.

Чан медленно повернул голову и пристально посмотрел в темно- зеленые глаза. Снова с другой стороны двора донесся мальчишеский смех, но на этот раз они его не услышали.

— Ты понимаешь меня?

— Наши с Лидой решения тебя не касаются, — холодно произнес Чан.