Содержательное единство 2007-2011

Предметный крен становится (как и забалтывание) инструментом в проведении особой стратегии. Стратегии имитации решения проблемы. Суть этой стратегии такова.

1. Обсуждение проблемы по существу недопустимо. Ибо такое обсуждение породило бы выводы, несовместимые с групповыми, клановыми, классовыми – как хотите – интересами.

2. Поскольку просто замолчать проблему нельзя, то обсуждать ее надо. Но обязательно нестратегическим образом.

3. Такое обсуждение можно вести как путем забалтывания, так и путем предметной детализации. Последнее даже предпочтительнее. От забалтывания все устали. А детализация показывает, что "мы заботимся о решении проблем, причем не абы как, а конкретно; а значит, проблемы будут решены, ждите".

4. Общий принцип, лежащий в основе стратегии имитации, состоит в следующем. Нечто состоялось. Это нечто, состоявшись, объявляется состоятельным. Если даже оно не является состоятельным, то оно все равно должно приниматься в качестве такового, ибо оно состоялось. Состоявшееся не абсолютно. Оно, конечно, сырое, несовершенное. Его надо исправлять. Исправлять его надо с помощью конкретных мер. Конкретные меры приветствуются, обсуждение существа сложившейся ситуации осуждается. Все это в совокупности предполагает доминирование так называемых "исправленчества", "совершенчества", "предложенчества". Над всем царит дух "рацпредложения".

Это очень знакомый дух. Суть его в следующем. (Рис.6.)

Что такое "структура дозволенности", которая показана на рисунке? Это – необрежневизм. При котором, как сказал завкафедрой из моего детского воспоминания, "этот ваш товарищ Шими… Шуми…левич… – ПРОСТО ОЧЕНЬ СТРАННЫЙ ТОВАРИЩ".

Подкапываюсь ли я своими рассуждениями под ценность любого предметного рассмотрения? Ничуть! (рис.7)

Если проблема коренится в общественных отношениях и прочих серьезных вещах, а вы ее подмените болтовней (одна крайность) или – редукцией к симптомам (другая крайность), – вы проблему никогда не решите. А проблема будет "антагонизироваться", наливаться злой деструктивной энергией. И рано или поздно это обязательно разрядится.

Что же нужно делать на самом деле? Я имею в виду не политический, а интеллектуальный аспект (конечно же, связанный с политическим)?

Мне кажется, все достаточно очевидно. И в этой очевидности нет места для противопоставления концептуального и предметного (рис.8).

Сначала – живая фактура, предметные аспекты проблемы. Это предконцептная стадия ее, проблемы, интеллектуального освоения.

Затем – концептуализация.

Затем – модель.

И сразу же после этого – опять предметное наполнение. Фактуры и предметные ракурсы немедленно снова вводятся в дело. В сущности, они из него не выходили. Но на этой фазе (я называю ее пост-концептной) фактуры и предметные ракурсы просто доминируют. Они проверяют модель на прочность, на адекватность. И если модель не выдерживает, тогда… Тогда все заново.

Но так проблему осваивают лишь тогда, когда действительно хотят освоить. Хотя бы освоить. И тем более – решить. А когда ее хотят скрыть, символически заместить, вытеснить – то поступают иначе. И тут все определяет состояние идеологической сферы. Качество идеологии, ее гибкость, ее способность к освоению реальности. То уважение (или неуважение), с которым она относится к этой самой реальности. В брежневских (и необрежневских) вариантах все происходит следующим образом. (рис.9)

Такой идеологический миф превращается в средство нерешения проблем. Средство их фактического игнорирования. Тем самым проблемы выходят в новую фазу. Фазу, когда их нельзя уже решить внутри определенной системы.

Всегда ли идеологический миф работает подобным образом? Нет, не всегда. А только тогда, когда он теряет адаптивный потенциал. Когда у политической элиты возникает почти фрейдистский страх перед признанием реальности. И миф превращается из средства ее освоения – в средство вытеснения этого страха. Так появляются пресловутые "тень на плетень", "не надо драматизировать", "все в шоколаде". Так появляется советский или антисоветский "гламур".

В сущности, какая разница? Гламур – он и есть гламур. Его смертельная опасность в том, что он все умерщвляет. (рис.10)

Гламур – это и есть многословная немота. Творцы новой немоты с удовольствием используют Галича для критики советской эпохи. Но они не хотят вдуматься в актуальность определенных его пассажей:

"А теперь, когда стали мы первыми,

Нас заела речей маета.

Но за всеми словесными перлами

Проступает пятном немота".

Пятно немоты снова расползается над нашей эпохой. Это, конечно, не то брежневское пятно. Ничто никогда не повторяется буквально. Но раз за разом – то участвуя в чем-то, то наблюдая со стороны – я вижу одно и то же (рис.11).

Идет обсуждение какой-то больной проблемы. Обсуждающие понимают, что суть этой проблемы они не должны затрагивать. Ибо затрагивая суть, им придется раскрывать общественные отношения. А это уже выход за гламурные рамки. Что делает обсуждающий, который должен так обсуждать? Он закрывает глаза на пропасть между проблемой и ее обсуждением. Но пропасть не перестает существовать.