Содержательное единство 2007-2011

А явления без сути не существуют во взаимосвязи. Связывает только суть. Без сути все явления становятся изолированными и самодостаточными. Если наша реальность такова, каковой я ее вижу, то разговор о сути, о содержании, об общих знаменателях, системных фокусах и прочем – почти крамолен, как и название нашего клуба "Содержательное единство". Крамолен – не в том смысле, что мы делаем нечто, не совпадающее с властными интересами. Не делаем мы ничего такого и не будем делать по очень многим причинам. В том числе, и по тем, которые я изложил выше.

Этот разговор крамолен – потому что мы якобы навязываем реальности отсутствующую в ней связность. И, тем самым, актуализируем больной вопрос о связности, о реальности, о картинах, о целостности.

Мне скажут, что я занимаюсь заумным словоблудием, не имеющим отношения к сути дела. А я твердо знаю, что я говорю об этой самой сермяжной сути дела. Что может быть вполне волевое политическое сознание, которое вообще игнорирует целостность и связь. Что это сознание может называть себя прагматическим. И может быть не частным, индивидуальным, а групповым или почти "классовым". И что наличие этого сознания неумолимо вытекает из предъявленной мною картины (рис. 33).

Если то, что я описываю, имеет место, то у этого описываемого есть название – клоака. В клоаке нет целостности и связи. В ней есть лакомые частности. А также нелакомые частности. Живущий по законам клоаки (я имею в виду не Конституцию и не Уголовный кодекс, а неписанные законы некоего общежития, общемыслия и общеделания) понимает реальность, как мусорную свалку. Всю реальность целиком.

И, понимая ее, как мусорную свалку, он соответственно с ней обращается. Он "выковыривает" из нее полезные и даже ценные вещи, отбрасывая вещи ненужные. В любом случае, он ее утилизирует.

Там, где есть клоака, есть утилизация. Чего? Всего! Не только месторождений или ракет, но и всех элементов совокупного бытия. Культурных элементов, смысловых, текстовых, символико-ритуальных. Все эти элементы, находясь на свалке, по факту этого нахождения подлежат утилизации. Запомним это и, чтобы не забыть, зафиксируем (рис. 34).

Когда я говорю "ко всему на свете", то это не метафора. Это буквальность. Действительно, ко всему на свете. Например, к политическим текстам. У этого свалочного-утилизационного подхода есть очень ёмкое название на криминальном сленге. Можно игнорировать сленг, презирать его. Но сленг ведь не случайность. Он может уродовать реальность. А может правильно отражать антиреальность.

Если вы на языке сленга начинаете говорить о "Евгении Онегине", о ваших родственниках, о сохраненных вами идеалах, священных для вас реликвиях и текстах, – вы разрушаете остатки реальности. Но если вы по поводу антиреальности говорите не на языке сленга, а на высоком классическом языке, то вы совершаете ответное кощунство. Вы эту антиреальность удовлетворяете в ее вампирических амбициях. Вы предписываете ей бытие, которого у нее нет.

Поэтому связь языка и предмета описания совсем не так проста и однозначна, как это кажется тем, кто иногда критикует меня за использование сленга. Постмодернизм как разрушение реальности – это одно. Постмодернизм как инструмент описания антиреальности – это другое.

Так вот, о криминальном сленге. На нем такая утилизация с выхватыванием нужных элементов из "мусорного бачка реальности" имеет свое название. Называется это "фильтровать базар".

Но криминалитет выхватывает пригодное для действия, то есть для осмысленной кражи. Клоачники же выхватывают из мусорного бачка то, что им приглянулось. Читают политический текст и видят красивое словцо. Они выхватывают это словцо, фильтруя текст, как криминальный "базар". И начинают использовать его к месту или не к месту. Я назову это "лого-клептоманией".

Но если возможна "лого-клептомания" (притом, что в начале было Слово), то почему невозможна "семанто-клептомания", "образо-клептомания", "символо-клептомания", наконец? В совокупности все эти мании представляют собой способ поведения клоачника, способ его мышления, осваивание этим мышлением антиреальности. Ведь мы сказали, что рукотворно-суррогатные общества – все, от общества потребления до регрессивного общества, – лишены истории. Что такие общества не есть народ, ибо народ – это общество, живущее в истории.

Так вот, клоака живет вне истории. Но это не значит, что она не смотрит на историю как на мусорную свалку, из которой можно добывать лакомые вещички: словечки, бренды, наклейки, прецеденты, аналогии. Все это очень важный "товар". Соответствующий взгляд клоаки на историю вытекает из самого факта того, что клоака живет по закону маний и вне истории. Но смотрит на историю.

Как на что она смотрит на историю? Как на мусорную свалку. Почему? Потому что она на все так смотрит. Она может даже этого не понимать, не отдавать себе в этом до конца отчет. Она так живет, но это не значит, что она так себя понимает. Вопрос: а мы-то – хотим что-то понимать адекватно сути происходящего?