Когда бы ты не был столь поглощен последним твоим делом, выращиванием в себе крушащего судьбы, ломающего традиции и сулящего неизвестное зерна, из которого взойдет, проклюнется и взлетит твоя единственная книга, которой предначертано раздробить хлипкие фильтры восприятия, обрушить прогнившие барьеры разума, взорвать обветшалые рамки привычного и этим убить своего старого, немощного и отжившего читателя навсегда, ты бы встрепенулся, взмыл и очистился, завидев своего извечного преследователя. Но ты не показывал ни ментального носа, ни астрального глаза, ни витального уха в твоё тело и оно, вынужденное бездействовать самостоятельно, лишь наблюдало, просматривало и отмечало в себе, как Папа, кряхтя, крякая и фыркая, словно стадо испуганных слонов, обвешанных кастрюлями, или как спускаемая со стапелей подводная лодка на подводных же крыльях, погружается в тот самый бассейн спермы, в котором Золотарь спрятал тебя, свою прелесть, сокровище и любовь.
Твоему телу не надо было подсказывать, что Папа не даром, не бесплатно и не на халяву пришел, примчался и принимает ванну из целительной, питательной и восстановительной спермы. Твоё тело знало, что здесь, в сперматории, восстановится четвёртый лингам Папы и тогда твоё тело не сможет выполнить свою задачу: дать тебе донаблюдать, дождаться и выпустить твою книгу, как орнитолог, выхаживавший подстреленного красноголового орлана, привозит его в горы и открывает дверцу клетки, или как надутый гелием воздушный шарик, поднявшись высоко в небо, лопается, роняя резиновые брызги.
Вокруг твоего тела завозились идеи, наперебой, перечет и безвозмездно предлагая свои услуги. Вокруг твоей головы заверещали мысли, пытаясь достучаться до твоего погруженного в сверхглубокую медитацию, как в скважину, мозга. Вокруг твоей груди заплавали соображения, пытаясь достучаться до твоего сердца, которого давно уже там не было. Но твое тело, хотя и могло своевольничать, бродить и совокупляться, без твоей мощи, желания и силы воли не могло принять, отвергнуть или согласиться ни с одним из проектов, прожектов и построений и поэтому, зная, что надо делать, но, не зная, как и когда, оно замерло, выжидая, пережидая и зажидая проходящего, подходящего и приходящего момента.
Папа хрустнул, помахал и погрузил в сперму свои ногти, ноги и лингамы. Следом несколько острожников свиты, фавориты и неофиты попрыгали в папину ванну и, сменяя друг друга, недруга и товарища по играм, начали сосать, лизать и мастурбировать члены Папы, появляясь на поверхности спермы, чтобы глотнуть воздуха, какао и упования. Твоё тело, невидимое под слоем спермы, неслышимое под млечной толщей и неузнанное среди прихлебателей, приспешников и ублажателей Папы, приблизилось к нему и, нащупав четвертый его растущий, наливающийся и созревающий член, как отравленный керосином бычий цепень обматывает своим телом подставленный карандаш или как хомутик, соединяющий собой шланг и водопроводный кран, обмотало его, вместе с тестикулами, бородавками и глазами металлическими нитями, на которых висели подаренные твоему телу колокольчики золотаря.