Софья Алексеевна

— А я про что слово сказать хочу, царевна Марфа Алексеевна. Здесь-то ведь все списать на молодость можно, слава Богу. Молодечество одно, и больше нет ничего. И семейство ихнее, и боярство все только благодарны государыне нашей будут, разве не так. Огласке предашь, людишек на казнь созовешь, с Лобного места прокричишь, сколько врагов наживешь. Сколько бояр злобу копить супротив правительницы станут.

— Слышать не хочу! Каждый, кто супротив царской власти пойдет…

— Погоди, погоди, сестрица Софья Алексеевна! Не супротив власти царской. Воровство — не смута. Воровство — оно и есть-то всего воровство. Урону тебе Лобанов-Ростовский, сколько уразумела, не нанес, страху натерпелся, стыда наелся. Еще наказание какое ему придумай, да и отпусти с миром.

— Это ты мне, Марфа Алексеевна, говоришь?

— Что ж из того, что я. Союзники тебе сейчас, Софья Алексеевна, нужны, союзники. Враги и сами наберутся — дай срок. Чего ж тебе самой ряды их множить.

— Государыня Софья Алексеевна, преклони свой слух к словам — не моим, вашего верного раба, сестрицы вашей!

— Да вели ты его, Софьюшка, кнутом бить в клетке-то позорной. Не для виду, а как положено, и конец делу этому позорному положи. Что тебе один лоботряс дался. Бог с ним!

— Ладно, конец разговору. Сама решу.

9 ноября (1685), на день памяти мучеников Онисифора и Порфирия, преподобной Матроны и Феоктисты, у великого патриарха Иоакима в Крестовой палате был стол для поставления Гедеона, епископа Луцкого, в митрополиты в Киев. Во время столового кушанья племянник Кариона Истомина, Иван Истомин говорил патриарху поздравительную орацию, за что получил в награду 2 рубля.

Время-то, время как летит. Третий год государя-братца Федора Алексеевича нет, а вот учителя, о которых заботился, только нынче до Москвы добрались. И то сказать, никогда не торопились восточные патриархи. Скоры были милостыню у русского патриарха да московского царя просить, а сослужить службу — другое дело. Все присматривались да рассчитывали: выгодно ли аль невыгодно, чтоб кого не прогневить да и лишнего чего не сделать. Как владыку Никона поддержали во славе его, так и предали, когда разглядели гнев царский.

Что ж, оно, пожалуй, всегда так. Братец Федор Алексеевич все об Академии мечтал на трех языках. Отец Симеон недаром нас всех учил: мало царю образованному быти, потребно есть просвещение всему народу. Чем просвещение шире, тем народ богаче да в делах оборотистей. Академия греко-славяно-латинская — она учителей готовит. Вот патриархов и просили самых что ни на есть лучших учителей в Греции сыскать. На братьях Лихудах [123]сошлись. Царского византийского рода. Из Кефалонии. Где только не учились. И в самой Греции. И в Венеции. И в Падуанском университете. На родину вернулись проповедниками. На днях толковать с ними пришлось. Старший Иоанникий, младший Софроний. Братец Федор Алексеевич о том сердцем болел, чтоб ораторскому искусству научение было. Так и нынче Лихудам сказано. Должны они из младших певчих ораторов готовить безотлагательно. Владыко Иоаким тоже сие искусство поощряет. Денег за рацеи, что перед ним говорятся, не жалеет.

И на том спасибо. Сестрица Софья Алексеевна к просвещению вовсе остыла. Больше порядком в приказах заниматься стала. Со мздоимством управляться решила. Надо ли, Господь один ведает. Вон днями в Стрелецком приказе пытан и кнутом бит Федосей Хвощинский, за то что своровал — на порожнем столбце составил запись. Лист чистый — что хочешь, то и припишешь. А то перед московским Судным приказом князю Петру Кропоткину чинено наказание. Били его кнутом за то, что он в деле своровал, выскреб и приписал своею рукою. Спасибо, что теперь Софья Алексеевна указ подписала: в Кремле перед московским Судным приказом торговой казни более не чинить, а коли будет приговор бить кнутом, так за Спасскими воротами, на Красной площади, супротив торговых рядов. И народу виднее, и из теремов криков не слыхать. А то беспокойно больно, не чинно. Родственники сбегаются, голосят, простой народ валом валит, горло дерет — насмехается.

Может, проехать завтра в Заиконоспасский монастырь. Новое здание училища — Коллегиума поглядеть. На три житья построили. Да и гробам поклониться. Давно не была…