Софья Леонидовна

Открывая Прилипко дверь, Софья Леонидовна нарочно высунулась навстречу ему в коридор и, как бы ненароком приподняв лампу, посветила в углы,— кроме Прилипко, в коридоре никого не было. Теперь он сидел у обеденного стола, навалясь на него локтями и с пьяной тщательностью прямо на пол сбивая прилипший к пальто снег.

— Уже в самом парадном поскользнулся,— оправдывался он. — Я не пьяный, вы не подумайте, я немножко, я так...

— Да уж сама вижу, какой вы... — сама садясь у стола и наконец ставя на стол лампу, которую она все время держала в руке, довольно миролюбиво сказала Софья Леонидовна. В других обстоятельствах она бы разозлилась и без долгих слов выгнала бы из комнаты Прилипко, не только пьяного, но еще вдобавок рассевшегося у стола, не скинув пальто и налепив ногами на полу целые куски грязного снега. Но сейчас, после только что пережитого потрясения, она была так рада, что это не немцы, а просто пьяный Прилипко. — Ну что у вас такое, пьяный вы человек, — миролюбиво сказала она,— Шли бы да ложились спать. Хотите, нашатырю дам понюхать?

— Не хочу,— решительно сказал Прилипко, тряхнув головой и поднимая на нее пьяные, но не мутные, как бывало у него обычно, оживленно блестевшие глаза.— Спать не могу. Знаете, какие в городе новости: помощника начальника депо арестовали, фамилию его забыл, знал,— он пьяно, сосредоточенно наморщил лоб,— и забыл... И знаете, еще кого, не представляете себе, — глаза его заблестели от ужаса и любопытства,— Нет, вы не представляете себе,— повторил он, очевидно сознательно оставляя напоследок самую потрясающую новость,— не представляете себе.,.— повторил он, подняв руку и пьяно обрушив ее на стол, — Члена управы профессора Стрижевского арестовали, понимаете... Члена управы! То есть нет, не арестовали...

— Так арестовали или не арестовали? — довольно спокойно спросила Софья Леонидовна.

— Нет, нет, хотели, пришли за ним, а он себе пулю в лоб. Вы представляете? После того, как, Шурика убили, — он пьяно всхлипнул, не совладал с собою, — вы представляете, они все попросили... Им немцы пистолеты для самообороны выдали, а он из этого пистолета в лоб... Они пришли, а он в лоб...

Новости и в самом деле были удивительные. Маша вспомнила высокого большого старика с бородой, как у Александра III, лысого, без шапки стоявшего над могилой Шурика, Тогда он ей показался почему-то самым большим негодяем из всех негодяев, стоявших там, над этой открытой могилой, и вдруг оказывается... Так вот, наверное, от кого шли те сведения, передавая которые она всегда думала, что в управе, наверное, сидит какой-то наш человек. Так вот, значит, кто это был!..

— Заговор,— высоко поднимая палец, говорил в это время в другой комнате Прилипко.— Целый заговор... Шурика убили...— он перешел на испуганный шепот, ткнул себя дрожащими пьяными пальцами в грудь и сказал уже совсем чуть слышно: — Боюсь!

— Шли бы спать, Иван Ильич,— сказала Софья Леонидовна. — Утро вечера мудренее...

— Спать не могу. Боюсь! — все тем же шепотом сказал Прилипко. — Всего час назад узнал, сидел у себя, все хорошо, и вдруг... узнал. Пришли и сказали. На коленях просил, чтобы на машине подвезли, так и сказал: «Боюсь идти!» Хотя и бывший офицер, а боюсь идти! Боюсь...

— Да будет вам нюни-то распускать, — сказала Софья Леонидовна. После того как у нее прошел первый страх и оцепенение, Прилипко с каждой минутой становился ей все противнее и противнее.— Идите, идите, Иван Ильич, если страшно, я вас до вашей комнаты провожу,— сказала она, вставая и принуждая Прилипко тоже подняться.

— Посидеть с вами хочется, — говорил Прилипко,— я ведь тоже человек... Я человек или не человек?.. Как по-вашему?

— Человек, человек,— уже не скрывая досады, подтвердила Софья Леонидовна. — Пойдемте, я вас с лампою провожу, если так уж вам страшно.

И она уже совсем невежливо почти выпихнула Прилипко из комнаты, поддерживая под руку покачивающуюся фигуру, дошла с ним до его двери и сама помогла ему открыть дверь ключом, который никак не слушался его и два раза падал у него из рук.

— Подождите, сейчас я вам лампу зажгу,— сказала она, поставив свою лампу на подоконник и брезгливо выдергивая свою руку из руки схватившего ее, боявшегося остаться в темноте Прилипко. Она придвинула стоявшую на столе лампу, привычно подула в стекло, зажгла одну лампу от другой, накрыла ее стеклом, сначала прикрутила, а потом выпустила фитиль.— Ну вот и все,— сказала она Прилипко, бессильно сидевшему в кресле, бросив по сторонам руки, в одной из которых он так и держал свою барашковую папаху.— Спите!

Забрав свою лампу, она вышла из комнаты, в дверях еще раз взглянула на Прилипко. Тот сидел в прежней позе, уставившись куда-то в потолок пьяными, полубезумными глазами.