София и тайны гарема

Заметив приближение принца, все паломницы мигом разлетелись в разные стороны, словно стая ворон, испуганная приближением бури. Сафия, правда, подозревала, что они вернутся, едва увидев, что Мурад уехал, а с ними возвратится и колдовская сила, которая исходила от этого места. Но сейчас ей и самой хотелось уехать — уехать с ним, и как можно скорее.

Оставив Газанфера и нескольких слуг убирать остатки трапезы, Сафия позволила Мураду подвести ее к лошадям. Серая в яблоках кобыла приветствовала девушку радостным ржанием, и Сафия благодарно погладила атласную морду своей любимицы, с наслаждением вдохнув полной грудью запах лошадей. Это запах свободы, подумала она, запах бегства, возможность хоть ненадолго ускользнуть из гарема, из душных, жарких, опостылевших до зубовного скрежета носилок. Запах власти, наконец.

Мурад придержал стремя, собираясь подсадить свою возлюбленную в седло. Но едва Сафия взялась за поводья, как рядом с ними бесшумной тенью вырос Газанфер.

— Госпожа!

— Что такое, евнух?

Странно, но он даже не пытался подойти ближе, пряча глаза от принца и стараясь держаться позади лошади, словно ему было что скрывать. У Сафии не оставалось иного выхода, и она подошла к нему. Оставив Мурада, девушка легонько сжала руку евнуха — только вот кого она хотела успокоить: своего возлюбленного или себя?

— Ну, в чем дело, Газанфер? — с нарочитой беспечностью спросила она. Но это лишний раз показывало, что терпение Сафии на исходе.

В ответ Газанфер только молча опустил глаза, взглядом указывая куда-то вниз. Сафия моментально сообразила, в чем дело. В кулаке евнух крепко сжимал изящные серебряные коробочки, в которых она хранила свои драгоценные пессарии — предохраняющие от зачатия тампоны, которыми снабдила ее Айва.

— Я нашел их в носилках, когда укладывал вещи, — объяснил Газанфер.

— Конечно. Там я и держу их. На случай, если… — Господи, возмутилась про себя Сафия, неужели это бесполое существо, полумужчина, ждет, чтобы она растолковала ему, для чего нужны пессарии?!

Но слова замерли у нее на языке, так и не сорвавшись с губ. Сафия вдруг заметила, что Газанфер держит обе коробочки, обернув их краем своей накидки и стараясь не касаться их руками. Обе были открыты. В одной истекали жиром кусочки курдючного сала, дно другой было сплошь заляпано черным дегтем. Царившая в носилках одуряющая жара заставила свечи растечься, превратив их в отвратительные липкие комья, потерявшие всякую форму.

— Все в порядке, Сафия? — держа кобылу под уздцы, окликнул ее Мурад.

— Все хорошо, — беспечно откликнулась она. Потом, повернувшись к евнуху, тихонько шепнула, понизив голос так, чтобы не услышал принц: — Ничего страшного, Газанфер. Спрячь их куда-нибудь. Лучше всего положи в лед, где ты держишь свой шербет. Потом я займусь ими сама.

— Да будет воля Аллаха, — услышала она, усевшись на лошадь.

Кожаное седло, гладкое, нагретое солнцем, ласкало ей ноги, и, как ни странно, Сафия вдруг почувствовала себя спокойнее. Заметив, что по-прежнему сжимает в руках букетик полузавядших астр, она швырнула его на землю, сжала поводья и ударила кобылу задниками своих туфель из мягкой желтой кожи.

XV

Даже не оглядываясь, Сафия чувствовала, как взлетают в воздух все шесть ее косичек. Едва дождавшись, когда они отъедут подальше от того места, где затуманенные слезами глаза Ниобы, казалось, обжигали ей спину, она тут же стащила с себя затканную золотом жесткую головную повязку и небрежно повесила ее на луку седла. Заплетенные в косы золотые шнуры хлестали Сафию по бокам, возбуждая ее. Сильный ветер бил в лицо, пробирался сквозь тонкое полотно рубашки и приятно холодил грудь. Мокрая от пота кожа покрылась пупырышками, и Сафия почувствовала, как приятно сжались и затвердели соски ее грудей.

Она полной грудью вдыхала сухой, раскаленный солнцем воздух, стараясь выжать из него хоть капельку влаги и ощутить аромат позднего лета. Но все, что она чувствовала, был запах сухого гнилого дерева. Он наполнил ее с такой силой, что Сафия даже испугалась: ей казалось, еще немного и она вспыхнет на солнце, как это дерево. Сафия погнала лошадь галопом, то ли стремясь избавиться от напряжения, то ли для того, чтобы острее почувствовать его.

Ветер сорвал с ее лица вуаль, и она билась у нее за спиной, словно знамя во время жаркой битвы. Сафия не оглядывалась: она и без того знала, что Мурад последует за ней, как и положено хорошему солдату. Наверное, так солдаты, завидев впереди развевающееся на ветру знамя, бросаются за ним в самое пекло, забыв обо всем. Неужто слава настолько сладка, что они не помнят о смерти и не страшатся ее, а мечтают лишь о том, чтобы заключить ее в свои объятия? Возможно, в такие минуты смерть представляется им прекрасной девушкой, гурией из рая, о которой мечтает любой мужчина?