София и тайны гарема

Аллах всемилостивый, мысленно простонал я, неужели турки ослепли, что не видят флаг, который по моей просьбе сшила Эсмилькан? Мы все еще были в пределах досягаемости их пушек. Один хороший залп, и…

— Ближе, я сказал! Убрать паруса…

Я задрал голову вверх, чтобы увидеть верхушку мачты… Флага на ней не было!

От ярости забыв обо всем на свете, я рявкнул так, что заглушил даже рев капитана.

— Джустиниани, вы идиот! Где наш флаг? Вы что, совсем умом тронулись? Надеетесь проскочить мимо эскадры без флага, который сшила моя госпожа?!

— Я не стану управлять кораблем, который идет под флагом неверных!

— Тогда, клянусь Господом Богом, вы больше не капитан! Убирайтесь отсюда, да поживее. С этой минуты капитан здесь я! — Вырвав из рук нерешительно переминавшегося с ноги на ногу грека алый стяг, я самолично поднял его на мачту «Эпифании».

Возможно, мне это только почудилось или голод обострил мои чувства, но я готов был поклясться: когда над нашими головами гордо взмыл турецкий стяг, наскоро сшитый из женских шальвар, руки мусульман, готовые поднести к пушке запал, разом опустились. Как бы там ни было, вместо пушечного залпа, которого я ожидал, со стороны эскадры в нашу сторону двинулся небольшой ялик. Остальные корабли, те, что побольше, спустили паруса и неторопливо направились к нам, с какой-то беззвучной и зловещей неотвратимостью, — так ползет туман, едва дождавшись, когда солнце скроется за горизонтом. Сказать по правде, мне это не слишком понравилось. Ветер был на их стороне, а наша осевшая по самый планшир бедная старушка «Эпифания» едва могла двигаться. Мы сейчас были настолько близко к берегу, что наши паруса безвольно обвисли и лишь уныло хлопали и пыхтели, словно толстяк, вознамерившийся бегом взобраться на гору.

— Уходим от берега. Круче к ветру, — крикнул я, обращаясь к рулевому.

— Идем правым галсом.

Судя по лицу парня, он был только рад выполнить этот приказ, поскольку как раз в эту минуту киль «Эпифании» снова чиркнул по песку. Схватившись за штурвал, рулевой налег на него всей тяжестью своего тела, и наше судно стало грузно разворачиваться. Из груди у меня вырвался облегченный вздох. Итак, мы хотя бы не сядем на мель, хотя благодаря такому маневру мы теперь направлялись прямо к эскадре Пиали-паши.

— Они приближаются, вы, идиоты! — заорал Джустиниани. — К портам, живо! И уберите женщин и детей в трюм, чтобы не путались под ногами!

Но куда им было деться, беднягам? Где скрыться? Только в объятиях друг друга!

— Эй, ребята, заряжай! — гаркнул Джустиниани.

— Нет! — крикнул я и резким движением выбил из рук матроса первое же ружье, которое попалось мне на глаза. — Нет, ни в коем случае! Вы что, с ума сошли? Тут же женщины, старики, дети! Джустиниани, мы будем вести переговоры.

— Никаких переговоров! Пока я жив, я не стану ни о чем договариваться с этим Богом проклятым язычником! Даже если на кон поставлена жизнь наших женщин и детей! — В лучах выглянувшего из-за горизонта солнца лицо его лоснилось от пота. Не слушая меня, он припал щекой к затвору собственной пушки — превосходного легкого фальконета[17], лучшего из всех, что были на борту «Эпифании». — Мы все умрем мученической смертью, пусть! Но сначала… Ага, я взял на прицел этот проклятый ялик!

Да уж, в этом можно не сомневаться, мрачно подумал я. Один выстрел из пушки — и мученическая смерть всем нам обеспечена. Нужно было помешать ему, пока еще не поздно.

— Мы начнем переговоры, — отрезал я, постаравшись вложить в эти слова как можно больше твердости. Краем глаза я с радостью и облегчением заметил, что порох остался лежать, где лежал, пусть и достаточно близко от проклятого фальконета. Что ж, пусть так. По крайней мере сейчас это было самое большее, на что я мог рассчитывать.

— Эгей! — услышал я чей-то крик, долетевший до моих ушей через фальшборт «Эпифании». Пока мы с Джустиниани пререкались между собой, а матросы, растерявшись, ждали, что будет дальше, никто не заметил, как ялик подошел совсем близко. Однако турки, похоже, до сих пор что-то подозревали, потому что окликнули нас на ломаном итальянском.

— Друг или враг? Летите-то вы под флагом султана, но вот куда? Мы вам не верим!

Джустиниани будто прирос к месту. Покрытое крупными каплями пота его лицо, несмотря на покрывавший его коричневый загар и задубевшую от соленых морских ветров кожу, вдруг сделалось мертвенно-бледным, как у покойника. Сообразив, что помощи от него ждать не приходится, я понял: мне придется взять переговоры на себя. Медленно, чувствуя, как мои подошвы будто прилипают к палубе, я подошел к борту и свесился вниз.

— Эгей! — крикнул я им в ответ, еще до конца не уверенный в том, что мой голос меня не подведет. Окинув быстрым взглядом ялик, я убедился, что у турок ружей не меньше, чем у нас самих. Пороха тоже было в избытке. Иначе говоря, они были вооружены до зубов.

— Эгей! — повторил я, а потом перешел на турецкий. — Я евнух Соколли-паши.

— Евнух?! И ты принадлежишь Соколли-паше?! Что-то не верится. — Команда ялика принялась перешептываться, бросая в мою сторону подозрительные взгляды.