Soft power, мягкая сила, мягкая власть

В этой связи отмечается сходство (и, возможно, преемственность) принципов «мягкой силы» с методологией «управляемого хаоса» (controlled или guided chaos). Как и «управляемый хаос», «мягкая власть» стимулирует деструктивные тенденции в объекте воздействия с целью поддержания его «бессубъектности», обеспечивающей эксплуатацию объекта управления в интересах источника влияния. «Последствия от воздействия такого “мягкого” оружия по масштабам вполне соизмеримы с принятыми представлениями о воздействиях оружия массового поражения» [5].

По нашему мнению, именно культурно-смысловая экспансия детерминирует иные элементы ресурса «мягкой силы» – вес авторитета, степень доверия и лидерства, репутационный капитал и т. д. Ценностно-мировоззренческий компонент, т. е. система целевых и аксиологических установок личности и социальной группы, представляется ключевым в структуре ресурса «мягкой силы», интегрирующим на этой основе другие инструменты влияния (экономическое, образовательное и др.).

В этой связи, внешнеполитическую стратегию государства пред лагается анализировать, акцентируя внимание на том культур но-мировоззренческом влиянии, которое она оказывает на иных акторов мировой политики. Источником этого влияния является смысл (по А. Адлеру и К. Г. Юнгу) как базисное интегральное образование, детерминирующее содержание и направленность всей жизнедеятельности индивида или социального организма (в том числе государства).

Стратегические смыслы-ценности (суверенитет, справедливость, свобода, коллективизм, вера и т. д.), которые, по мнению автора, конструируют политическую стратегию, представляют детерминирующее содержание и стратегическую направленность развития субъекта стратегирования. Стратегический смысл может представлять модель социально-политического развития, включающую основополагающие принципы, ценности и цели долгосрочного развития, к примеру, модель многополярного мира, основанного на верховенстве международного права.

На сегодняшний день потенциал «мягкого» влияния российской внешнеполитической стратегии использован ограниченно. Трудно не согласиться с мнением С. Караганова, что «Россия обладает удивительно малой привлекательностью для внешнего мира. Уважают ее исключительно как сильного игрока» [6]. Помимо экономической, продовольственной и иной зависимости после распада СССР, Россия до недавнего времени была и реципиентом установок, ценностей и смыслов извне.

Стоит отметить, что в обновленной Концепции внешней политики Российской Федерации (2013 г.) упомянута актуальность развития ресурса «мягкой силы» и перечислены ее инструменты, а именно «возможности гражданского общества, информационно-коммуникационные, гуманитарные и другие альтернативные классической дипломатии методы и технологии» [7]. В качестве модели стратегического развития предложена модель полицентричной системы международных отношений, основанной на международно-правовых принципах неприменения силы. Данные ориентиры поддержаны многими партнерами России в рамках БРИКС, G20 и др. Можно сделать вывод о перспективности целей и об их позитивном стратегическом потенциале.

Тем не менее, сформулировав приемлемую и поддерживаемую мировым общественным мнением структуру будущей системы отношений, разработчики не наполнили документ куль турно-мировоззренческим содержанием. В определенной степени эта брешь заполняется озвученными в декабрьском, 2013 г., Послании Президента Российской Федерации Федеральному собранию ценностными ориентирами во внешнеполитической деятельности «по защите традиционных ценностей и гуманистических взглядов общества» [8]. Тем не менее использования ресурса «мягкой силы» в реализации внешней политики России не ясны.

По нашему мнению, для противодействия «мягкому» влиянию геополитических соперников и осуществлению собственного стратегического «мягкого» воздействия необходимо освоение методов ситуативного стратегирования во внешней политике. Ситуативный паттерн управления предполагает точечное «средовое» воздействие в критических точках (точках бифуркации) и формирование будущих желаемых ситуаций (аттракторов-состояний), к которым будет непроизвольно восходить объект управления.

Интеллектуальность и динамичность ситуативных схем принципиально отличает их от «тоталитарных» схем жесткого воздействия и контроля над объектом. «Ситуативность» в данном подходе представляет собой антипод постситуационного реагирования и предполагает воздействие на среду для возникновения запланированных ситуаций или вытеснение одних ситуаций другими.

Необходимость использования ментального и культурно-ценностного подходов к стратегированию обусловлена тем, что мирополитическая среда «полисубъектна» и включает в себя наряду с субъектами различного рода также ценности и историческую память, которые «запакованы» в коллективном бессознательном.

Использование ситуативного моделирования, по нашему мнению, обеспечит интеграцию ценностно-мировоззренческих доминант в процессы стратегирования, увеличение влияния «мягкой силы» и удовлетворение стратегических интересов России.