/soft/total/

Уходящее солнце освещало только треть комнаты; ПалСаныч и Маша лежали на полу, впитывая кожей последние теплые лучи. Тень уже подобралась вплотную и накрыла Машину ступню. Маша подтянула ногу и плавным движением перекатилась через ПалСаныча, слегка задев его прохладной грудью. Организм взвыл. Грудь-диверсантка тотчас была поймана, и началась веселая возня. Как дети, — подумал ПалСаныч. — Мы невинны, как дети...

Он не мог оторваться от Машиной груди, и Маша все сделала сама, оседлав его и припустив с места в аллюр. И только когда все было кончено, и Маша соскользнула влево, как подстреленный всадник, ПалСаныч смог наконец опустить руки, успевшие наизусть выучить ее упругое тело.

Говорить не хотелось и не хотелось ничего делать. Только лежать, лежать и лежать; лежать целую вечность, пока Маша не придумает какую-то новую провокацию. У нее это здорово получалось.

У Вас была семья? — спросила Маша, положив голову на плечо ПалСанычу.

Это означало, что сейчас она не хочет секса; только немножко тепла.

Была жена. Наташа. Госпитализировали четыре года назад. Она пыталась бежать по водосточной трубе, сорвалась и разбилась. Там невысоко, третий этаж. Просто неудачно упала. Умерла на месте. Так написали в протоколе.

Жаль... — чуть слышно прошептала Маша. — Болезнь никого не щадит...

Если бы никого, мы бы сейчас все там были, — возразил ПалСаныч. — Нет, тут другое. Возможно, все дело в каком-то дефекте психики. Возможно даже, это дефект воспитания, и если его найти, можно все изменить. Найти то общее, что объединяет всех заболевших...

Искали, ПалСаныч, с самого начала искали. Нет ни одной зацепки, все распределения в пределах погрешности.

А у тех, кто не заболел? У здоровых?

А здоровых просто нет, мы все пограничники. Разве Вы считаете себя здоровым?

ПалСаныч вспомнил, как на прошлой неделе на полном серьезе собирался в центр поддержки, и приуныл.

Не знаю, — честно ответил он. — Наверно, нет. И мысли последнее время лезут какие-то параноидальные. Все же знают, что их снимают, обычное дело. А я теперь все думаю — вдруг на кафедре кто нас увидит. Просто случайно кликнет по баннеру...

ПалСаныч! Вы хоть раз случайно кликали по баннеру? Вы хоть раз смотрели порно после принятия Кодекса?

Я нет, но другие...

Другие точно такие же. Боятся все и боятся всего. Так что хотя бы этого Вы можете не бояться, — Маша улыбнулась, но как-то совсем не радостно. — К тому же нас никогда не выложат в инет. Из-за папы.

Не поминай всуе, — оборвал ПалСаныч. — Только его здесь не хватало.

А ведь он почти забыл о Комитете. Почти. Сердце противно заныло. Вот сейчас. Они любят эти дешевые эффекты — появиться, когда о них заговорят. Вот сейчас.

И он появился. Дверь открылась — просто открылась, без щелчка, без клацанья кода, без сигнала подтверждения. БорисНаумыч прошел мимо них и встал у окна, заслонив солнце. Ежик седых волос на массивном затылке, мощные плечи и торс бывшего борца, уже заметно тронутые жиром.

Одевайтесь! — брезгливо бросил БорисНаумыч, не глядя на них.

Они заметались по комнате, собирая разбросанную одежду. Все было сорвано в спешке, вывернуто и перекручено.

ПалСаныч Кононов, — официальным голосом объявил БорисНаумыч, — Вы признаны человеком с моральными проблемами.

Сексуальными? — уточнил ПалСаныч, пытаясь попасть ногой в брючину.

Нет! — четко отрезал БорисНаумыч. — В январе восемнадцатого вы скачали два альбома Громова, помните?

Да. Он же тогда объявил свои песни свободными от копирайта. Было разрешение, все их и скачивали.

А в двадцать втором был принят закон, согласно которому федерация автоматически становилась соавтором любого интеллектуального продукта, созданного на ее территории. Теперь ни один автор не может отказаться от авторских прав, так как они уже не являются его личной собственностью. И все прежние отказы признаны юридически ничтожными.

Шорох одежд стих, и БорисНаумыч медленно повернулся к ним.

Как Вам известно, все статьи морального Кодекса имеют обратную силу и не имеют срока давности. Посему Вы обвиняетесь в скачивании чужого контента, то есть в хищении федеральной собственности. Вы признаете свою вину? Или найти Вам что-нибудь поинтереснее?

Признаю! — торопливо выдохнул ПалСаныч.

Зачитать Вам Ваши права?

Не стоит, я их знаю. Я же сам этому учу. Моральные проблемы — изоляция, испытательный срок двенадцать месяцев. Общественные работы, общественное жилье, поражение в правах на передвижение, уменьшение зарплаты, уменьшение ежедневной дозы дофамина.

При последних словах обвиняемые наверно холодеют от ужаса, — отрешенно подумал ПалСаныч. — А у меня уже целая коробка «лишних» таблеток, как-то они были не нужны последнее время...

Двенадцать месяцев — если выдержите испытательный срок, — мрачно уточнил БорисНаумыч. — А если нет — покатитесь дальше, до самого ада. Не приближайтесь впредь к моей дочери, иначе кончите аморалкой. Вам ясно?

Яснее некуда.

Вам разрешено взять с собой одну сумку. Собирайтесь, машина ждет внизу.