Согдиана

- Все это бред, - проговорил Феаген. - Персы - народ храбрый, да оружие у них никуда не годится. Боевым приемам их не обучают, - кто как умеет, так и дерется. Поэтому-то один македонец устоит против трех варваров. Да и сама Персида нынче одряхлела. Я слышал, будто у них что ни день, то усобица меж сатрапов или мятеж, - тут много разных племен, иранцы их грабят, вот они и берутся за топор. Народ совсем от поборов обнищал. Оплевана страна, опозорена своим царем. Говорят, их, этих царей, безбородые евнухи по своей воле сажают на трон и сами же убивают по наущению царских жен и их любовников. Евнух Богоаз тем и прославился, что поставил на царство и убил трех царей; он и до четвертого добрался бы, да Кодоман вовремя отрубил ему голову. Персида - все равно что больной человек. Откуда у больного сила? Понятно тебе? Ну, а что касается жрецов Аммона, то... если я схвачу тебя за горло да стисну как полагается, ты меня признаешь не только сыном, братом, дядей, племянником, дедом, внуком, шурином, деверем, тестем или зятем бога, но даже отцом всех богов, какие только существуют. Ясно? Ну, ладно. - Феаген устало махнул рукой. - Верно сказано: не береди улегшегося горя. И еще сказано: живем не как хотим как можем. Похлебка готова?

Марафонец и сам понял, что болтал нынче без меры. Три года молчал глядел, слушал, прозревал (ведь когда-то и он верил, что Александр - сын бога!), копил злобу и вот: не удержался, выплеснул ее в лицо Дракилу. Это Лаэрт, рябой дурак, подвернулся под руку со своим нелепым вопросом, чтоб ему в тартар провалиться.

- Но, Феаген... - начал было Дракил опять, однако Феаген, желая прекратить спор, гневно прикрикнул:

- Заткни глотку, чурбан! У меня от твоей трескотни уши давно болят.

Дракил, стремясь найти поддержку, обратился к Лаэрту и его товарищам. Но те не поднимали глаз. Сердцем дети бедняков на стороне Феагена. Однако мысли его слишком опасны. Кто решится показать, что одобряет его слова? Не хочется помочь и Дракилу - уж очень напоминает он своими ухватками жадного ростовщика. Лишь рябой Лаэрт ответил на взгляд купца угодливой улыбкой, но какой прок от одного желторотого юнца?

Дракил озабоченно почесал черные лохматые поросли на висках и "заткнул", по совету Феагена, свою сиплую глотку.

В это время где-то справа, кажется, у царских шатров, звучно и протяжно запели флейты.

- Обход!

Солдаты, лениво развалившиеся вокруг жарких костров, разом пришли в движение: они торопливо отряхивали хитоны, поправляли портупеи, стирали с доспехов желтую пыль. Затем опять садились на тщательно свернутые плащи, но теперь уже не услышать пустых разговоров - на лицах у всех, особенно у младших командиров, напряжение и сосредоточенность, в глазах тревога.

- Обход!

Меж палаток двигалась толпа высших начальников македонского войска. Царь изредка останавливался у костров, зорко всматривался в людей - нет ли пьяных, больных, упавших духом, все ли побрились перед боем, - чтобы не дать в рукопашной противнику ухватиться за бороду; он придирчиво копался в сумках пращников и в колчанах лучников - достаточно ли там свинцовых шаров и железных стрел; крепок ли щит, сменена ли тетива, годен ли панцирь, он пробовал на вкус похлебку, задавал вопросы, отворачивался без слов от нерадивых воинов (теперь им несдобровать!), скупо кивал солдатам, выглядевшим лучше других. Некоторых он даже называл по именам, протягивал им руку, и сердца грубых мужчин, истосковавшихся на войне по теплому слову, таяли как воск.

Наконец он проследовал мимо того места, где расположился отряд Феагена. Марафонец первый раз за три года войны видел Александра так близко. Ведь царь один, а предводителей малых отрядов средней пехоты много тысяч. Кто сказал, что сын бога Аммона должен столкнуться с каждым из них нос к носу? Облик царя поразил Феагена. Македонец был невысок, тощ, даже тщедушен. Пряди волнистых рыжих волос падали на открытый, с двумя крупными выступами, упрямый лоб. Легкий наклон шеи влево, красное лицо, томный взгляд зеленых глаз, морщины возле них, капризный рисунок губ и округлый женский подбородок напомнили Феагену его жену, увядающую красавицу из Лакратиды. Это был не могучий герой, а самый обыкновенный человек, каких много тысяч.

За повелителем следовали телохранители и полководцы в глухих панцирях поверх серых хитонов и в бронзовых шлемах с гребнем или хвостом. У всех на боку широкие мечи. Волосатые ноги оплетены ремнями сандалий. В мускулистых руках, обнаженных до локтей, тяжелые круглые щиты.

Царь и свита остановились на куполообразном рыжем холме; перед ними расстилалась желтая равнина с редкими пятнами кипарисовых рощ, разбросанных по пустым полям. Хлеб селяне убрали уже давно, еще в середине лета. Далеко, почти возле Верхнего Заба, сквозь дым вражеских костров, сонно колеблющийся и медленно уходящий кверху, виднелось нагромождение плоских крыш и квадратных башен. Ближе, между белыми треугольниками шатров, копошились тысячи людей. То были воины персидского царя Дария Кодомана.