Соглашение с дьяволом. Германо-российские взаимоотношения от Первой до Второй мировой войны

Именно таким был жребий германской революции 1918 года, и это был жребий и самой Розы Люксембург. Сила, которая могла бы двигать локомотив на полном ходу вверх, и которую в России представляли Ленин и его партия, отсутствовала в Германии. Были лишь слабые, разобщенные силы, которые пытались остановить на половине пути скатывающийся назад под собственным весом локомотив. Январские и мартовские бои в Берлине, Мюнхенская республика Советов, последние восстания в Рурской области после капповского путча: все это были уже в действительности только лишь бои в отступлении. Местные рабочие советы, за которыми не стояло никакой ленинской партии, были безоружны, когда на них в течение 1919 года повсюду стали наседать силы контрреволюции. Эта контрреволюция была настолько же кровавой и основательной, насколько ноябрьская революция в 1918 году была бескровной и поверхностной.

Как и в России, 1919 и 1920 были в Германии годами гражданской войны. Исход событий определил эпоху: в России победила революция, в Германии (под социал-демократической маркой) — контрреволюция.

Тем самым на длительное время были переведены стрелки путей. Германия осталась буржуазно-капиталистической страной, во многом Германией кайзера, только без него. Россия хотя и не стала социалистической страной — требовались еще десятилетия, чтобы стать ею — но с этого момента она стала революционной страной, под незыблемым господством коммунистической партии, которая отныне приводила в движение революцию сверху. В отношении немецких и русских социалистов исполнились библейские слова: «Первые станут последними, а последние станут первыми». «Невозможная» русская революция удалась; «неизбежная» немецкая революция потерпела крах.

Но прошло еще много времени, прежде чем участники событий заметили это; еще больше времени, пока они осознали это, примирились с этим и приспособились к новой ситуации. Частично потому, что в год гражданской войны 1919 связи между Германией и Россией почти прервались. У обеих стран в этот бурный год слишком много было своих забот, чтобы еще уделять много внимания друг другу.

Но в большей степени причина была в том, что обе стороны просто не могли постичь и не хотели поверить, что же в действительности произошло. Немецким коммунистам потребовалось еще много времени, пока они уяснили, что проиграли свою битву; и еще больше времени потребовалось русским, чтобы понять это. Когда они в течение 1920 года победоносно вынырнули из кровавого кошмара своей гражданской войны и, протирая глаза, снова посмотрели на мир вокруг, они не поверили своим глазам. По их собственной теории их победа в одной только России собственно не могла произойти и поэтому они не верили самим себе. Но поражение немецкой революции — этой по учебникам столь более зрелой, столь более многообещающей, неизбежной революции — было еще более немыслимо.

Нет, они просто не верили, это не могло быть правдой. Если уж в феодальной, отсталой России против всех вероятностей смогла победить социалистическая революция, то это тем более должно было случиться в Германии. Только по какой-то причине темп в Германии был явно медленнее. Как теперь видели ситуацию в России, ноябрь 1918 года был в Германии тем же, что март 1917 в России. Эберт был то же, что и Керенский, капповский путч в марте 1920 года соответствовал контрреволюционному путчу русского генерала Корнилова в сентябре 1917, так что до октябрьской революции уже недолго ждать осталось. Следует только правильно взяться за дело, и немного подбросить уголька.

Это теперь делали русские большевики, к этому они были теперь готовы и полны решимости. Всё еще существовало убеждение, что для победы социализма решающей является немецкая, а не русская революция. «Социализм в одной стране» — и теперь в такой совсем отсталой крестьянской стране, как Россия — был все еще для них невообразимым, мировая революция все еще была условием выживания русской революции, а Германия все еще была ключевой страной мировой революции. Всё еще видели будущую социалистическую Германию как голову, а революционную Россию в крайнем случае как тело пролетарской мировой державы, которую они хотели создать. Но тело взяло теперь на себя функции головы, и немецкая революция должна была теперь управляться из России, поскольку она не могла обойтись своими средствами. Таков был смысл Третьего, коммунистического Интернационала, который был основан в Москве в 1919 году.

Во Втором, социалистическом Интернационале, ведущая роль была у немцев. В Третьем она неминуемо была у русских: они были единственной коммунистической партией, которые в своей стране (к сожалению, не в той стране) победили и теперь должны научить других побеждать.