Соглашение с дьяволом. Германо-российские взаимоотношения от Первой до Второй мировой войны

В течение шести месяцев Ройтер был на Волге практически главой правительства немецкоговорящего государства с частичной автономией в составе новорожденного Советского Союза[3]. Его последним официальным действием в этой роли была поздравительная телеграмма Карлу Либкнехту по поводу его освобождения из каторжной тюрьмы в конце октября 1918 года. В ней он выразил надежду, «что скоро немецкий пролетариат своим мощным кулаком разгромит главного врага в своей собственной стране, чтобы рука об руку с русским пролетариатом сделать свободной дорогу к мировому социализму».

Однако главным вкладом России в дело немецкой революции 1918 года была не её пропаганда, а попросту её пример.

«Слово — как след на воде,
Но все же проторенная дорожка ведет за собой дело».

Русская октябрьская революция показала пример, что восстанием можно действительно прекратить войну, и кроме того, она показала, как это делается. Инструментом русской революции были спонтанно избранные Советы рабочих и солдатских депутатов, и революционный лозунг гласил: «Вся власть Советам».

Это запомнилось, и это стало школой. Когда в Германии в ноябре 1918 года грянула революция, то революционеры знали — или полагали, что знают — как следует её делать: повсюду они моментально создавали рабочие и солдатские советы, объединялись в региональные и надрегиональные собрания советов, создавали исполнительные комитеты, а на вершине власти они создали «Совет народных уполномоченных».

Казалось, что Германия за одну ночь стала идеальной республикой Советов — гораздо более совершенной и упорядоченной, гораздо быстрее и проще, чем сама Россия, в которой целых полгода длилось соперничество между Советами и Временным правительством и где еще и теперь имели место примечательные неявные отношения между Советами и большевистской партией, которые постепенно очень отчетливо и явно разрешились в пользу партии. Немецкое подражание на первый взгляд казалось гораздо более удачным, чем русский образец. Ведь подражать всегда легче, чем показывать пример…

Как известно, это немецкое подражание русской революции затем весьма быстро оказалось пустым орехом. Почти с первого дня немецкая революция стала развиваться вспять, вскоре Советы уступили власть Национальному собранию, через несколько месяцев каждый уже видел, что революция потерпела крушение, а через неполный год Германия уже стала оплотом контрреволюции.

В чем была причина? По общепринятым до сих пор русским и коммунистическим объяснениям — в двойной игре и в предательстве вождей социал-демократов, которые встали во главе революции лишь для того, чтобы её «обуздать» и подавить. То, что они это сделали, не отрицается. В известной мере коммунисты со своим объяснением совершенно правы. Но почему это им удалось сделать? Ведь и у русских меньшевиков в конце концов в 1917 году был заключен союз с буржуазией и с армией; ведь и они после первого неудавшегося мятежа в июле 1917 года преследовали и подавляли большевиков; ведь и они хотели «обуздать» революцию. Почему немецким социал-демократам (и их буржуазным и контрреволюционным союзникам) удалось то, что не получилось у русских меньшевиков и их союзников?

По двум причинам. Во-первых, поскольку через два дня после начала немецкой революции война закончилась; во-вторых, поскольку в Германии не было большевистской партии — и не было Ленина.

Как русская, так и германская революции в действительности были революциями против войны — и ничем иным. Никто не уяснил это лучше, чем сам Ленин, который с самого начала выдвинул лозунг: «Превращение мировой войны в мировую гражданскую войну!» Несомненно, что Ленин хотел использовать революцию, и затем также тотчас же внедрить социализм — но сделать революцию с социалистическим лозунгом он не мог. Не этот лозунг вызывал революционную энергию масс, без которой и Ленин был бы беспомощен: её вызывала война, тупое страдание от войны и растущее разочарование в войне. Что выводило сотни тысяч людей в 1917 году в России и затем также в 1918 году в Германии на улицу и заставляло их слепо рисковать своей жизнью, было не марксистской убежденностью — она была лишь у немногих, и эти немногие жили с ней на протяжении многих лет в молчаливой или гласной оппозиции совершенно мирно, — и никогда не была на первом плане жажда крестьян, как в России, получить землю (в Германии этому не было прямых параллелей). Это было единственно лишь неукротимое, отчаянное, наконец-то более не сдерживаемое стремление выбраться из военного ада. Если бы Милюков и Керенский, которые незадолго до того были вознесены на вершины власти мартовской революцией 1917 года, поняли это и тотчас же заключили мир — Ленин никогда не смог бы развить свою деятельность. То, что они этого не сделали, и что Ленин это сделал — это, и только это было секретом их поражения и его победы.