Согласие. Мне было 14, а ему – намного больше

Краткое представление о сексуальной жизни взрослых я получила одним зимним вечером, когда мне было около девяти лет. Мы с мамой отдыхали в небольшом семейном отеле в горах. Наши друзья расселились в соседних номерах. Наш номер состоял из комнаты в форме буквы «Г», поэтому в дальней ее части мне поставили дополнительную кровать за небольшой перегородкой. Несколько дней спустя к нам присоединился мамин любовник. Втайне от своей жены. Это был интересный мужчина, творческий человек, пропахший трубочным табаком, носивший жилет и галстук-бабочку по моде прошлого века. Я его не интересовала. Его всегда смущало мое сидение у телевизора в среду днем[2]. Именно тогда, когда ему удавалось ускользнуть от внимания своих сотрудников, чтобы встретиться на пару часов с мамой и уединиться с ней в дальней комнате. Однажды он даже сделал ей замечание: «Твоя дочь шатается без дела. Ты могла бы записать ее в какие-нибудь кружки вместо того, чтобы позволять торчать перед экраном весь день!»

В этот раз он появился под конец дня. Я уже привыкла к его внезапным неурочным визитам, и они меня больше не выводили из себя, но меньше всего на свете я представляла такого мужчину на лыжах. После ужина я отправилась спать, оставив взрослых вести их туманные разговоры. Как обычно, прочитала несколько страниц книги, а затем начала погружаться в сон, мои уставшие мышцы внезапно стали легче хлопьев снега, я парила, снова скользила по нетронутым склонам, пока сон уносил меня прочь.

Меня разбудили вздохи, шевеление тел и шуршание простыней, затем шепот, в котором я распознала мамины интонации и, с ужасом, более властные нотки мужчины с усами. «Повернись», – моему внезапно обострившемуся слуху удалось различить только этот обрывок фразы.

Я могла бы заткнуть уши или слегка кашлянуть, чтобы дать понять, что проснулась. Но была не в силах даже пошевелиться все то время, пока продолжалась эта возня, пытаясь замедлить ритм дыхания и молясь, чтобы стук моего сердца не был слышен в другом конце комнаты, погруженной в тревожный полумрак.

Следующие летние каникулы я провела в Бретани, в доме одноклассника, который вскоре станет моим лучшим другом. К нам на несколько дней присоединилась его двоюродная сестра, чуть старше нас. Спали мы в одной из таких комнат, где есть двухъярусные кровати, шатры и потайные закутки. Едва взрослые выходили из спальни после последнего поцелуя перед сном, как только закрывалась дверь, под нашими шатрами из старых клетчатых пледов начинались фривольные, хотя еще вполне невинные игры. Мы запасались реквизитом, который казался нам чрезвычайно эротическим (перьями, кусочками ткани вроде бархата или атласа, оторванными от старых кукол, карнавальными масками, веревочками…). Один из нас добровольно становился пленником, а двое других принимались поглаживать беспомощную жертву, у которой чаще всего были завязаны глаза и связаны руки, задрана ночная рубашка или приспущены пижамные штаны, этими предметами, надежно спрятанными днем под нашими матрасами. Мы наслаждались этими дивными легкими прикосновениями и порой осмеливались украдкой прикоснуться губами, пока еще через ткань, к соску или гладкому лобку.

Наутро мы не чувствовали ни тени стеснения: память об этих ночных забавах растворялась во сне, мы все так же ссорились и все с той же непосредственностью резвились на природе. После просмотра фильма «Запрещенные игры» в программе Cinéclub мы как одержимые увлеклись созданием кладбищ животных: кротов, птиц или насекомых. Эрос и Танатос рука об руку.

Я и мой одноклассник Жюльен еще много лет так играли то у меня, то у него. Днем ссорились в пух и прах, как брат с сестрой. Вечером, в сумраке спальни, на детских матрасах, положенных на пол, магнетическое притяжение действовало как чары, превращавшие нас в ненасытных распутников.

Вечером наши тела стремились друг к другу в поиске наивысшего наслаждения, которого пока не получали, но сам поиск уже являлся достаточной причиной, чтобы раз за разом вслепую повторять одни и те же манипуляции, поначалу неумелые и едва ощутимые, но с течением времени все более уверенные. Мы в совершенстве владели искусством невероятной гибкости, поэтому в изобретении новых нестандартных телодвижений наше воображение ничем не было ограничено. Желанной на интуитивном уровне высшей степени наслаждения мы никогда не достигали, все же наши тела мы изучили еще слишком поверхностно. Но в течение долгих минут нам удавалось балансировать на грани его получения, наблюдая за воздействием каждой ласки на другого, испытывая смутное, полное страхов желание, чтобы внезапно произошло что-то, чего никогда не случалось.

Переход в коллеж положил конец нашей беззаботности. Однажды красная липкая жидкость потекла у меня между ног. Мама сказала: «Ну вот, ты стала женщиной». С тех пор как ушел отец, я безнадежно пыталась поймать на себе взгляды мужчин. Все напрасно. Я страшная. Во мне нет ничегошеньки привлекательного. Не то что Азья, такая красивая, что парни свистят ей вслед.