Мы с Жюльеном недавно отпраздновали двенадцатилетие. Хотя наши дерзкие вечерние игры и начинались с томных поцелуев, это взаимодействие так и не переросло в любовь. В повседневной жизни мы не проявляли друг к другу ни капли нежности, ни знака внимания. Никогда не держались за руки, что выглядело бы более целомудренно, чем то, что мы вытворяли ночью под сенью наших альковов из гусиного пуха. Мы были всем, кроме «жениха и невесты», как нас называли родители.
В коллеже Жюльен начал отдаляться. Лишь изредка мы встречались у него или у меня дома, до этого неделями пребывая в неведении друг о друге. Жюльен рассказывал мне то об одной, то о другой девушке, в которую он влюблялся. Я слушала его, стараясь не показывать своего отчаяния. Надо полагать, я никому не нравилась. Слишком высокая, слишком плоская, волосы, постоянно падающие на лицо, однажды один парень даже обозвал меня жабой прямо на перемене. Азья переехала на новое место очень далеко от нашего дома. Как все девочки моего возраста, я купила тетрадь и начала вести дневник. И к тому моменту, как отрочество положило на мое плечо свою тяжелую ладонь, я не чувствовала ничего, кроме всепоглощающего одиночества.
В довершение всех бед маленькое издательство, находившееся на первом этаже, закрылось. Чтобы свести концы с концами, мама начала редактировать путеводители. Часами сидела дома, склонившись над километрами страниц, которые она просматривала. Пришло время считать каждый грош. Выключать везде свет, не транжирить. Вечеринки стали реже, все меньше друзей приходило поиграть на пианино и погорланить песни. Некогда такая красивая мама зачахла, замкнулась в себе, стала много пить, часами сидеть перед телевизором, набрала вес, запустила себя. Ей было слишком плохо, чтобы увидеть, что ее отшельничество я переносила так же тяжело, как и она.
Сгинувший отец, чей уход оставил в моей жизни бездонную пустоту. Огромный интерес к чтению. Немного ранее половое созревание. А главное – острая потребность в том, чтобы на меня обращали внимание.
Итак, все необходимые условия созданы.
II. Добыча
Согласие:
Однажды вечером мама затащила меня на ужин, куда были приглашены несколько представителей литературного мира. Поначалу я наотрез отказалась идти. Общество ее друзей тяготило меня не меньше, чем компания моих одноклассников, которых я все чаще и чаще избегала. В свои тринадцать лет я стала абсолютным мизантропом. Она настаивала, злилась, использовала эмоциональный шантаж, говорила, что мне пора уже перестать прозябать в одиночестве с книгами, и вообще, что такого мне сделали ее друзья, что я не желаю их больше видеть? Наконец я сдалась.
Он сидел за столом, откинувшись на спинку стула. Представительный. Привлекательный мужчина неопределенного возраста с абсолютно лысой, но очень ухоженной головой, что придавало ему начальственный вид. Он украдкой следил за каждым моим движением и, когда я осмелилась повернуться к нему, одарил меня улыбкой, которую я тотчас же приняла за отеческую, ибо это была улыбка мужчины, а отца у меня больше не было. Этот писатель, о чем я быстро догадалась, при помощи удачных реплик и всегда к месту упомянутых цитат умел очаровать публику и знал как свои пять пальцев все тонкости званых ужинов. Стоило ему открыть рот, как отовсюду раздавался смех, но свой взгляд, веселый и интригующий, он задерживал только на мне. Ни один мужчина еще никогда так не смотрел на меня.
Я мимоходом услышала его имя, чье славянское звучание тут же разожгло мое любопытство. Это не более чем совпадение, но фамилией и четвертью моих кровей я обязана Богемии, родине Кафки, чью повесть «