За дверью оказалась квартира-студия, в которой царил беспорядок, совмещенная с крайне аскетичной кухней, настолько тесной, что там с трудом помещался один стул. На ней можно было заварить чай, но едва ли нашлась бы сковородка, чтобы пожарить яичницу. «Здесь я пишу», – торжественно провозгласил он. В самом деле, на крохотном столике, зажатом между раковиной и холодильником, возвышалась стопка чистой бумаги и пишущая машинка. Комната пропахла благовониями и пылью. Луч света пробивался сквозь оконную раму, маленькая бронзовая статуэтка Будды стояла на одноногом столике, отсутствующую ногу которого заменяла стопка книг. Слон с поднятым вверх хоботом, сувенир на память о путешествии в Индию, грустил, забытый где-то на границе между паркетным полом и небольшим персидским ковриком. Тунисские бабуши, книги, снова книги, десятки стопок книг разной высоты, цвета, толщины, ширины устилали пол… Г. предложил мне сесть. Единственным местом, где можно сесть вдвоем, была кровать.
Застыв в целомудренной позе, с ногами, прикованными к полу, ладонями на сжатых коленях, абсолютно прямой спиной, я искала взглядом хоть какое-то оправдание своему нахождению здесь. Спустя несколько минут мое сердце стало биться еще чаще, если только это само время не изменило темп своего течения. Я все еще могла встать и уйти. Г. не пугал меня. Он бы никогда не заставил меня остаться против моей воли, я в этом уверена. Я предчувствовала неизбежное развитие ситуации, но при этом не встала, не вымолвила ни слова. Я наблюдала за перемещениями Г. по комнате как во сне и не заметила его приближения, а он внезапно сел рядом, обняв руками мои дрожащие плечи.
В тот самый первый день, проведенный у него, Г. проявил потрясающую деликатность. Долго обнимал, гладил по плечам, скользил рукой под моим свитером, ни разу не попросив его снять, хотя в конечном счете именно это я и сделала. Два робких подростка, обнимающихся на заднем сиденье машины. Испытывая блаженство, я тем не менее была парализована, не способна ни пошевелиться, ни позволить себе малейшую вольность. Я сосредоточилась лишь на его губах, рте, держа кончиками пальцев его склоненное надо мною лицо. Спустя время, с горящими щеками, распухшими губами и сердцем, переполненным несказанной радостью, я вернулась домой.
– Ты несешь какой-то бред!
– Нет, клянусь тебе, это правда. Смотри, он сочинил для меня стихотворение.
Мать взяла протянутый мной листок бумаги с лицом, выражавшим одновременно отвращение и недоверие. Вид у нее был растерянный, даже с некоторой ноткой ревности. Ведь когда в тот вечер она предложила Г. проводить его, он согласился с такой нежностью в голосе, что она вполне могла вообразить, будто он не устоял перед ее чарами. На нее с неистовой силой обрушилось осознание того, что я слишком рано стала ее соперницей, и это чувство поначалу ослепило ее. Но вскоре она взяла себя в руки и бросила мне в лицо слова, которые я ни за что бы не отнесла к Г.:
– Ты вообще в курсе, что он педофил?
– Кто? Видимо, поэтому ты предложила проводить его и посадила рядом со своей дочерью на заднем сиденье машины? И потом, что ты хочешь этим сказать, это все ерунда, мне же не восемь лет!
После серии взаимных выпадов она пригрозила отправить меня в пансион. По дому стали разноситься вопли. Как она смеет лишать меня этой любви, первой, последней, единственной? Может, она вообразила, что после того, как отняла у меня отца (теперь-то понятно, что именно она во всем виновата), я позволю ей сделать это еще раз? Я никогда не позволю разлучить нас с ним. Скорее умру.
И снова полетели письма, еще более страстные, чем предыдущие. Г. уверял меня в своей любви всеми доступными способами, умолял встретиться с ним при первой возможности, не мог жить без меня, ни один миг не стоил быть прожитым без моих объятий. В одночасье я превратилась в богиню.
В следующую субботу, сбежав под выдуманным предлогом подготовки к урокам у одноклассницы, я уже звонила в дверь Г. Как я могла устоять перед этой плотоядной улыбкой, смеющимися глазами, этими длинными, тонкими аристократическими руками?
Спустя пару минут я уже лежала на его кровати, и это абсолютно не было похоже ни на что, происходившее со мной ранее. Рядом со мной уже было не субтильное неопытное тело Жюльена с его подростковым пушком и едким запахом пота. Это было тело мужчины. Сильное и загрубевшее, чистое и благоухающее.
Наше первое свидание было посвящено верхней части моего тела. В этот раз, осмелев, он отправился исследовать более интимные его области. Для этого надо было развязать мои шнурки, что он и сделал с нескрываемым удовольствием, снять джинсы, хлопчатобумажные трусики (у меня не было красивого нижнего белья, и это, как ничто другое, нравилось Г., о чем на тот момент я лишь смутно догадывалась).