«Скорбящий сенатор Джон Ф. Кеннеди прокомментировал трагедию так: „У меня это не укладывается в голове. Дин был одним из моих лучших друзей. По его поведению совершенно не было видно, что он находился на грани нервного срыва. Насколько я его знал, он вообще не был способен совершить насилие“.
Что же довело известного конгрессмена до убийства жены и самоубийства? Ходили слухи, что в семье у него разлад и дело близится к разводу. Может быть, Дин Адамс потерял голову, когда жена приняла окончательное решение оставить его? Должно быть, они боролись за пистолет — на оружии найдены отпечатки пальцев обоих супругов. Трехлетнюю дочь обнаружили у камина с трещиной в черепе и сломанной правой ногой».
Вероника и Чарлз Треймор не скрывали от Пэт, что они ее удочерили. Но только когда она заканчивала школу и заинтересовалась своим происхождением, ей рассказали правду о гибели родителей. Потрясенная Пэт узнала, что ее настоящая мать была сестрой Вероники.
— Ты целый год лежала в коме. Врачи даже не надеялись, что ты выживешь, — рассказывала Вероника. — А когда ты наконец пришла в сознание, то была совсем как младенец, тебе пришлось всему учиться заново. Моя мама — твоя бабушка — послала в газеты некролог, чтобы избавить тебя от скандальной известности, которая в противном случае преследовала бы тебя всю жизнь. Мы с Чарлзом жили тогда в Англии и удочерили тебя, а друзьям сказали, что ты из английской семьи.
Пэт помнила, как расстроилась Вероника, узнав о желании приемной дочери поселиться в джорджтаунском доме.
— Тебе нельзя туда возвращаться, — уговаривала она Пэт. — Ох, лучше бы мы его продали! Ты сделала себе имя на телевидении, и неужели теперь хочешь поставить под угрозу все, чего достигла, вороша прошлое?! Ты непременно встретишь там людей, которые знали тебя ребенком, и они-то, как дважды два, сообразят, кто ты на самом деле.
Но дочь настаивала, и Вероника поджала губы.
— Мы сделали все, что было в наших силах, лишь бы ты могла начать жизнь заново. Поступай, как знаешь, только потом на жалуйся, что мы тебя не предупреждали.
— Пойми, — взмолилась Пэт, — докапываться до правды — моя работа. Я говорю о хорошем и дурном в жизни посторонних людей. Как же мне работать со спокойной душой, не выяснив, что произошло в моей собственной семье.
Пэт прошла на кухню и взяла телефонную трубку. Даже в детстве она обращалась к приемным родителям по именам, а в последние несколько лет практически перестала называть их мамой и папой. Хотя временами чувствовала, что им это неприятно. Но сейчас ей захотелось нарушить традицию.
— Привет, мам. Я уже добралась, цела и невредима. Дорога была легкой.
— Куда это ты добралась?
— В Джорджтаун. Я в нашем старом доме. — Вероника хотела, чтобы Пэт остановилась в отеле и подождала, пока прибудет мебель. Не давая ей возможности выразить неудовольствие, Пэт поспешно продолжила: — Так действительно удобнее. У меня будет время установить в библиотеке свое оборудование и собраться с мыслями перед завтрашним интервью с сенатором Дженнингс.
— Как ты себя чувствуешь? Не нервничаешь?
— Нет, абсолютно. — Пэт представила себе худое, обеспокоенное лицо Вероники. — Забудь обо мне и готовься к круизу. Вещи уже собрала?
— Ну конечно! Пэт, мне не нравится, что ты останешься одна на Рождество.
— На меня свалится куча дел, когда я приступлю к работе над программой, так что вряд ли я вообще вспомню о Рождестве. Кроме того, мы чудесно отпраздновали его заблаговременно. Ладно, мне пора принести багаж из машины. Целую вас обоих. А ты вообрази, будто у вас второй медовый месяц, и заставь Чарлза целыми днями заниматься любовью.
— Ох, Пэт! — воскликнула Вероника с укоризной — и тут же рассмеялась. Но все-таки, прежде чем повесить трубку, она успела дать еще один совет: — Запирай двери на два замка!