Согнутая петля

– Как вам угодно. Мой клиент, – сказал Уэлкин, пренебрежительно пожав плечами, – всего лишь хотел избежать неприятностей. Мистер Кеннет Марри появится здесь через несколько минут. После этого, боюсь, все сомнения исчезнут. Если же нынешний владелец станет упорствовать, тогда, боюсь, последствий не избежать…

– Послушайте, – снова вмешался Фарнли, – хватит попусту болтать, давайте займемся делом.

Истец улыбнулся, как будто вспомнив какую-то уместную шутку.

– Видите? – заметил он. – Его псевдоаристократические манеры настолько въелись в него, что он не смог заставить себя произнести слово «трепаться».

– Он ни при каких обстоятельствах не опустится до дешевых оскорблений, – парировала Молли, с удовлетворением отметив, что на этот раз истец слегка покраснел.

– Простите. Мне не следовало этого говорить. Но вы должны помнить, – сказал истец, снова сменив тон, – что я жил среди грешных людей, а не райских голубков. Так я могу изложить мое дело, как я его вижу?

– Да, – кивнул Фарнли. – Помолчите, – добавил он, обращаясь к обоим адвокатам. – Теперь это наше личное дело.

Словно по какому-то сигналу, все подошли к столу и сели в кресла. Истец устроился спиной к огромному окну. Некоторое время он пребывал в раздумье, рассеянно похлопывая по редеющим темным волосам на макушке. Затем он поднял взгляд, и вокруг его глаз появились насмешливые морщинки.

– Я Джон Фарнли, – начал он с подкупающей простотой и напускной серьезностью. – Пожалуйста, не перебивайте меня юридическими софизмами; я представляю свое дело и имею право называться хоть татарским ханом. Однако я действительно Джон Фарнли, и я расскажу вам, что со мной случилось. В детстве я, наверное, был несносным ребенком, хотя даже сейчас я не уверен, что вел себя не правильно. Мой покойный отец, Дадли Фарнли, задал бы мне взбучку, если бы был сейчас жив. Нет, я не могу сказать, что вел себя не правильно, разве что мне следовало бы научиться почаще уступать. Я ссорился со старшими тогда, когда они указывали мне, что я слишком юн. Я ссорился с домашними учителями, потому что презирал все, что меня не интересовало. Переходим к делу. Вам известно, почему я уехал отсюда. Я отправился с Марри на «Титанике» и с самого начала плавания проводил очень много времени с пассажирами четвертого класса. Не потому, как вы понимаете, что мне очень нравились пассажиры четвертого класса, а просто потому, что я ненавидел собственный номер в первом классе. Это, знаете ли, не защита – это психологический отчет, который, полагаю, вы найдете убедительным. В четвертом классе я встретил мальчика примерно моего возраста, наполовину румына, наполовину англичанина, который один направлялся в Штаты. Он меня заинтересовал. Его отец, которого, как он говорил, он никогда не знал, был английским джентльменом, а мать – румынской девушкой, исполнительницей танцев со змеями, кочевавшей с цирком. В те времена она еще не пила. Но настало время, когда от пьянства в ее голове настоящие змеи перепутались с воображаемыми, и ей пришлось опуститься до места кухарки на неполный рабочий день в столовой цирка. Мальчик стал обузой. Ее старый поклонник состоял в хороших отношениях с одним американским циркачом, и она отослала мальчика к нему. Ему предстояло учиться ездить на велосипеде или ходить по канату, ему предстояла кочевая жизнь – как же я ему завидовал! Повелитель святых и змей, как я ему завидовал! Какой благонамеренный мальчик или мужчина упрекнет меня?

Истец слегка пошевелился в кресле. Казалось, он был погружен в свои сладкие воспоминания; все остальные ждали продолжения. Обходительный мистер Уэлкин, который, похоже, хотел вставить какое-то замечание или предположение, быстро оглядел лица собравшихся и промолчал.

– Самое странное, – продолжал рассказчик, разглядывая ногти, – было то, что этот мальчик завидовал мне. Его имя, нечто непроизносимое, превратилось в Патрика Гора, потому что ему нравилось, как это звучит. Он не любил цирковую жизнь. Он терпеть не мог переезды, шум и беспорядок. Он ненавидел кочевую жизнь, шатры цирков и толкотню в бесплатной столовой. Не знаю, где он этому научился, но он был сдержанным, хладнокровным, воспитанным парнем. В первую нашу встречу мы схватились друг с другом и дрались до тех пор, пока половина пассажиров четвертого класса не кинулась нас разнимать. Боюсь, я был настолько разъярен, что мне хотелось пойти на него со складным ножом. Он лишь кивнул мне и удалился; он до сих пор стоит у меня перед глазами. Я обращаюсь к вам, мой друг! – Он взглянул на Фарнли.

– Это не может быть правдой! – воскликнул вдруг Фарнли, проведя рукой по лбу. – Я в это не верю. Это кошмар. Вы серьезно предлагаете…