Согретые солнцем

Рома прохаживалась по комнате, стараясь, чтобы никто не слышал стук каблучков. Ей нужно было научиться ходить в обуви с каблуками, а это было непросто – даже невысокий каблук заставлял ее тело еще больше раскачиваться. Сняв обувь, она тщательно вытирала косметику с лица и прятала тушь и губную помаду в ящик стола. Рома ложилась спать каждый раз с одной и той же мыслью: она представляла, как Ростик увидит ее в таком необычном наряде, какой у него будет восхищенный взгляд, как он скажет: «Ромашечка! Ты необыкновенно красивая!» А она ему скромно улыбнется и повернется так, чтобы оборка воздушного платья расправилась, обнажив ноги. Где это произойдет, Рома уже знала. В обновке она придет в школу на вечер, посвященный Женскому дню. Ей будут завидовать все девчонки, когда Ростик пригласит ее на танец. Такие мысли успокаивали Романию, и она засыпала в предвкушении счастья.

У Романии не было ни малейшего предчувствия того, что скоро грянет гром. Наверное, Ангелина снова шпионила за ними, и родители узнали, что их дочь продолжает встречаться с Ростиком.

За ужином отец был молчалив, как никогда, и все дочери ожидали неприятностей. Поев, отец выпрямился и по очереди посмотрел каждой в глаза. Девушки замерли в ожидании.

– Рома, ты продолжаешь встречаться с сыном Еремы? – наконец сурово спросил он.

Его взгляд исподлобья не предвещал ничего хорошего, и Романия залилась краской. Врать в таких случаях было бесполезно, и она молча кивнула.

– Почему? – прогремело грозно.

– Потому что…

Романия была растеряна. Она не знала, что хочет от нее услышать отец, и боялась вызвать еще больший его гнев.

– Объясни мне, дочь, почему ты не слушаешь родителей?

– Я… Я думала, что имею право сделать свой выбор, – испуганно пролепетала она.

Рома опустила глаза, готовая вот-вот расплакаться от обиды, но отец потребовал, чтобы она смотрела на него.

– Когда ты научилась обманывать, Рома? – уже немного мягче спросил отец.

На самом деле Павлу Тихоновичу было безумно жаль дочь. Взглянув в ее невинные испуганные глаза, он почувствовал, как его сердце обливается кровью. Ему хотелось подойти к любимой дочурке, обнять ее, поцеловать в макушку и успокоить, но он запрещал себе это. Нельзя было открыто показывать свою любовь к одной из дочерей, да и к другим тоже. Таким было их с женой решение, и он не имел права его нарушить. Была еще одна причина, почему он категорически возражал против встреч Ромашки с Ростиком.

– Папа… мама… – Романия растерянно посмотрела на родителей, ища поддержки. – Я… Я не могу не встречаться с Ростиком.

– Но есть такое слово – «нельзя»! – сказал отец. – Ты это понимаешь?

– Не понимаю, папа, – тихо произнесла девушка.

– Что тут непонятного?!

– Объясни мне, пожалуйста, чтобы я знала, почему ты против наших встреч? – попросила Рома.

«Я должен был сказать это гораздо раньше, пока дело не зашло так далеко», – подумал Павел Тихонович.

– Какая разница почему? – пришла на выручку мать. – Сказано, что нельзя, значит, нельзя.

– Без объяснений говорить «нельзя» можно лишь ребенку, когда он начинает познавать окружающий мир, да и то желательно все ему растолковывать, – возразила Рома. – Я уже не ребенок…

– Но и не самостоятельный взрослый человек! – нервно перебила ее мать.

– Кто-нибудь мне объяснит, что в нашей семье происходит? – Рома обвела всех взглядом. – Чем вам не угодил Ростик? Он бандит какой-то?

– Не он, а его отец! – невольно вырвалось у Павла Тихоновича.

Он поймал на себе осуждающий взгляд жены, но было уже поздно, и он решил идти до конца.

– Видишь ли, Рома, – сказал он, тяжело вздохнув, – отец Ростислава, Еременко Николай, состоял в одной из банд, которые занимались рэкетом. Я знал, что все предприниматели, рыночники, фермеры – все должны были платить за «крышу» таким бандитам. Я тоже готов был отдавать им часть дохода, чтобы жить спокойно, но никак не ожидал, что именно Николай, мой земляк, придет ко мне с таким предложением.

Было заметно, что ему нелегко дается этот разговор. Павел Тихонович сцепил пальцы рук и сжал их так, что побелели косточки.

– Папа, но ты же сам сказал, что готов был платить бандитам, – осторожно поинтересовалась Рома, – так почему же ты обиделся на отца Ростика? Не он, так другой пришел бы.

– Так-то оно так, Ромашка, но Ерема загнул непомерную плату за свою «крышу», – продолжил он. – Я попробовал поторговаться – он не шел на уступки. Тогда я сказал, что обращусь к другой группировке.

– Правильно! – вырвалось у Ромы.

– И знаешь, что он мне ответил? – Отец взглянул на дочерей, затаивших дыхание. – Он приехал с тремя бритоголовыми лбами и, указав на каждого из них, заявил, что они изнасилуют моих дочерей, которых потом сожгут в моем доме, чтобы не осталось доказательств их вины. И я уверен, что те бездушные лбы свое слово сдержали бы! – Отец так стукнул кулаком по столу, что задребезжала посуда и дочери подпрыгнули от испуга.

– Мы вынуждены были занимать, потом перезанимать деньги, чтобы вовремя заплатить бандитам, – продолжила Любовь Валентиновна. – И это невзирая на то, что мы только начинали, что у нас трое детей.