Союз еврейских полисменов

— Какая разница, есть у него значок или нет, — высказывается Флиглер. — Здесь что его еврейский значок, что козлиное дерьмо — один хрен.

— Прошу вас воздержаться от подобных выражений, друг Флиглер, — укоряет его Баронштейн. — Уверен, что говорил об этом уже не раз.

— Может, и говорили, да я недослышал, видать, — отвечает Флиглер.

Баронштейн пристально смотрит на Флиглера. В глубинах его черепа тайные железы выделяют яд.

— Друг Флиглер настойчиво предлагал застрелить вас и выбросить ваше тело в лесу, — дружески сообщает Баронштейн, не сводя глаз с человека с пистолетом в кармане.

— Далеко в лесу, — уточняет Флиглер. — Поглядеть, кто там набежит и обглодает ваш скелет.

— Это и есть ваш курс лечения, доктор? — говорит Ландсман, крутя головой, чтобы поглядеть в глаза Робоя. — Неудивительно, что Мендель Шпильман так быстро выписался отсюда прошлой весной.

Они съедают эту ремарку, оценив ее вкус и количество витаминов. Баронштейн позволяет капельке упрека влиться в его ядовитый взгляд. «Аид был у тебя в руках, — говорит взгляд, брошенный на доктора Робоя. — И ты позволил ему уйти».

Баронштейн наклоняется поближе к Ландсману, вытягиваясь на табурете, и говорит с присущей ему ужасающей нежностью. Его застоявшееся дыхание ядовито. Сырные корки, хлебные крошки, опивки со дна стакана.

— Что вы тут делаете, друг Ландсман, — допытывается он, — здесь, где делать вам совершенно нечего?

Баронштейн выглядит искренне озадаченным. Еврей желает понять, что происходит. Это, думает Ландсман, наверное, единственное желание, которое этот человек может себе позволить.

— Я могу задать вам тот же вопрос, — говорит Ландсман, думая, что, может быть, и Баронштейну тут делать нечего, он здесь проездом, как и Ландсман; может, он идет по тому же следу, восстанавливая недавнюю траекторию Менделя Шпильмана, пытаясь найти место, где сын ребе пересекся с тенью, убившей его. — Это что, пансион для заблудших вербовских? Кто эти типы? Кстати, у вас одна шлевка для ремня пустая.

Пальцы Баронштейна направляются к поясу, потом он откидывается на стуле и изображает на лице что-то вроде улыбки.

— Кто знает, что вы здесь? — спрашивает он. — Кроме летчика?

Ландсмана пронизывает страх за Рокки Китку, летящего через жизнь сотни миль вверх тормашками, сам того не замечая. Ландсман мало что знает об этих аидах Перил-Стрейта, но ясно, что церемониться с летчиком малой авиации они не будут.

— Какого летчика? — спрашивает он.

— Полагаю, нам следует ожидать худшего, — говорит доктор Робой. — Эта площадка, видимо, скомпрометирована.

— Вы провели слишком много времени с этими людьми, — говорит Баронштейн. — Вы уже говорите, как они. — Не отводя глаз от Ландсмана, он расстегивает ремень и пропускает его через петлю, которая была пуста. — Может, вы и правы, Робой. — Он туго затягивает ремень с явно мазохистским наслаждением. — Но готов побиться об заклад, что Ландсман никому ничего не сказал. Даже этому жирному индейцу, своему напарнику. Ландсман пустился в авантюру один-одинешенек. Поддержки у него никакой. Закон за ним не стоит, и даже значка у него нет. Он не мог никому рассказать, что отправляется в Страну Индейцев, поскольку боялся, что его попытаются отговорить. Или, что еще хуже, запретят ему. Они сказали бы ему, что его способность здраво мыслить ослаблена жаждой мести за смерть сестры.

Брови Робоя взлетают над носом, как пара порывистых рук.

— Сестры? — восклицает он. — Кто его сестра?

— Я прав, Ландсман?

— Жаль, что не смогу вас обнадежить, Баронштейн. Но все, что произошло, я полностью описал, все о вас и об этой афере.

— Неужели?

— Об этом липовом реабилитационном центре для молодежи.

— Я понял, — говорит Баронштейн с издевательским нажимом. — Липовый реабилитационный центр для молодежи. Весьма поразительное известие.

— Прикрытие для ваших махинаций с Робоем и Флиглером и их могущественными друзьями.

Сердце Ландсмана колотится от неистовой этой пальбы наугад. Он думает, какая нужда евреям в таком огромном предприятии здесь и как они смогли уговорить аборигенов, чтобы разрешили строительство. Прикупили, что ли, кусок индейских земель, чтобы построить новый Макштетл? Или тут предполагается перевалочный пункт для незаконной переправки людей, что-то вроде вербовского воздушного моста с Аляски, без виз и паспортов?

— Тот факт, что вы убили Менделя Шпильмана и мою сестру, чтобы они не разгласили то, что вы тут творите. И потом использовали связи с правительством через Робоя и Флиглера, чтобы скрыть причины аварии.

— И вы все это записали, не так ли?

— Да, и отослал моему адвокату с указанием вскрыть в случае, если я, к примеру, исчезну с лица земли.

— Вашему адвокату.

— Совершенно верно.

— И что это за адвокат?

— Сендер Слоним.

— Сендер Слоним. Понятно, — кивает Баронштейн, будто слова Ландсмана убедили его. — Хороший еврей, но дурной адвокат.

Он сползает с табурета, и стук его сапог ставит точку в допросе заключенного.

— С меня достаточно, друг Флиглер.