Союз еврейских полисменов

— В определенной степени, — уточняет Берко. — В определенном контексте. Я думаю, что эта корова — рыжая телица.

— Да иди ты, — говорит Ландсман. — Рыжая телица.

— Небось еврейские штучки, — отзывается Дик.

— Когда Иерусалимский Храм будет отстроен, — говорит Берко, — и придет время для традиционного обряда искупительной жертвы, как говорит Писание, нужно будет добыть корову особой породы. Рыжую телицу без порока.[58] Чистую. Думаю, что это большая редкость — непорочные рыжие телицы. Кажется, таких было всего девять с начала истории. Найти такую было бы ужасно круто. Все равно что найти цветок клевера с пятью лепестками.

— Когда Храм будет отстроен, — говорит Ландсман, думая о дантисте Бухбиндере и его безумном музее.

— Это после прихода Мессии?

— Некоторые люди говорят, — медленно произносит Берко, начиная понимать то же, что начинает понимать Ландсман, — что Мошиах будет медлить, пока Храм не отстроят. Пока не восстановят жертвенный алтарь. Кровавые приношения, жречество, все эти песни и пляски.

— Так что, если при вас рыжая телка, например? И все инструменты готовы, так? Все эти уморительные шляпы и все такое. И если… мм… отстроить Храм… можно заставить Мессию прийти поскорее?

— Не то чтобы я был сильно религиозен, видит бог, — встревает Дик. — Но я вынужден напомнить, что Мессия уже приходил и вы, недоноски, убили этого придурка.

Они слышат голос человека в отдалении, усиленный громкоговорителем; человек говорит со странным акцентом евреев пустыни. Сердце Ландсмана переворачивается от этого звука, и он делает шаг к грузовику.

— Давайте уносить ноги, — говорит он. — Я пообщался с этими ребятами, и у меня сложилось стойкое впечатление, что они не самые приятные люди.

Когда они благополучно забираются в машину, Дик заводит мотор, но не включает скорость, держа ногу на тормозе. Они сидят и наполняют кабину сигаретным дымом. Ландсман стрельнул одну из черных сигарет Дика и должен признать, что это прекрасный экземпляр табачного искусства.

— Я сейчас кое-что скажу, Вилли, — говорит Ландсман, выкурив «Нат Шерман» до половины. — И будь так добр, попробуй это опровергнуть.

— Приложу все усилия.

— По пути сюда ты намекнул на определенный избыток… мм… запаха исходящего из этого места.

— Намекнул.

— Запаха денег, сказал ты.

— За этими ковбоями стоят большие деньги, без всякого сомнения.

— Но с первой минуты, как я услышал об этом месте, что-то меня беспокоило. Теперь, полагаю, я видел почти все, что у них тут есть, от таблички на гидропланном причале до этих вот коров. И я беспокоюсь еще больше.

— Отчего бы это?

— Видишь ли, мне дела нет, сколько денег они разбрасывают. Я уверен, что член вашего Племенного совета постоянно берет взятки у евреев. Бизнес есть бизнес, доллар есть доллар и так далее. Кто знает — говорят, что поток нелегальных вложений, текущий через границу, есть лучший способ укрепить мир, дружбу и взаимопонимание между евреями и индейцами.

— Какая прелесть.

— Очевидно, эти евреи, что бы они здесь ни делали, не намерены делиться новостями с другими евреями. А округ подобен дому, где битком людей и не хватает спален. Все про всех всё знают. В Ситке ни у кого нет секретов, это просто большой штетл. А если у тебя есть секрет, имеет смысл спрятать его здесь.

— Но?..

— Но запах или не запах, бизнес или не бизнес, секрет или не секрет, извини меня, но абсолютно немыслимо, чтобы тлинкиты позволили куче евреев прийти сюда, в сердце Индейской Страны, и все это построить. И меня не интересует, сколько еврейских монет тут крутится.

— Ты говоришь, что даже мы, индейцы, не настолько трусливы и унижены, чтобы отдать злейшему врагу такую точку опоры?

— Я говорю: допустим, мы, евреи, самые гадкие в мире жулики. Мы управляем миром из наших тайных штабов на темной стороне Луны. Но даже у нас есть какие-то пределы. Так лучше изложено?

— Не стану оспаривать этот довод.

— Индейцы никогда не разрешили бы это, если бы не ожидали получить огромное отступное. Действительно огромное. Размером, скажем, с округ.

— Скажем, — отзывается Дик напряженным голосом.

— Я полагаю, что американский интерес во всем этом деле, какой бы канал ни был задействован, заключался в том, чтобы уничтожить документы о гибели Наоми. Но ни один еврей никогда не сможет гарантировать такое отступное.

— «Свитер с пингвинами», — говорит Берко. — Он проследит, чтобы индейцы получили в свое управление округ, когда мы уйдем. И за это индейцы помогли вербовским и их друзьям устроить здесь молочную ферму.

— Но что «Свитер с пингвинами» с этого получит? — задается вопросом Ландсман. — Какая выгода для Соединенных Штатов?

— Тут ты прибыл в место великого мрака, брат Ландсман, — говорит Дик, трогая грузовик с места. — И туда, боюсь, ты должен войти без Вилли Дика.

— Не хочу этого говорить, кузен, — обращается Ландсман к Берко, положив ему руку на плечо, — но я думаю, что мы должны отправиться на Место Побоища.

— Мать твою налево, чтоб ему пропасть! — ругается по-американски Берко.

35