Читаем Союз еврейских полисменов полностью

Я мечтал в двух вероятных направлениях. Во-первых, это могла быть современная независимая держава, весьма схожая с Государством Израиль — назовем его Государством Исроэль, — послевоенная родина, образованная во времена нравственного кризиса, расположенная, возможно, но не обязательно, в Палестине. А может — на Аляске или на Мадагаскаре. Наверное, здесь меньшинство сионистского движения, выступавшее за утверждение идиша в качестве еврейского государственного языка, возобладало над своими многочисленными оппонентами — поборниками иврита. На идише печатают деньги, где основная единица — герцль[82], или доллар, или даже злотый. Футбольные матчи комментируют на идише, банкоматы говорят на идише, идишские надписи на собачьих ошейниках. Публичные дебаты, частные беседы, шутки и причитания — все это звучит не на ново-старом, отчасти искусственном языке вроде иврита, собранном из блоков небоскребе, который все еще строится и где несколькими поколениями заселены лишь самые нижние этажи, нет — это древний полуразрушенный дворец языка, в котором даже мельчайший кирпичик — словечко «ну» — способно выразить лукавство, нежность, насмешку, любовь, несогласие, надежду, скептицизм, скорбь, сладострастный порыв и подтвердить наихудшие опасения.

Вероятные последствия этой смены официального языка «еврейской родины» — смены незначительной или фундаментальной, в зависимости от ваших взглядов на человеческий характер и его подоплеку, — трудно разложить по полочкам. Не могу отвязаться от мысли, что, живя на Ближнем Востоке, этот народ, говорящий на сугубо европейском языке, выпирал бы среди своих соседей даже сильнее, чем нынешний Израиль. А вот интересно, евреи средиземноморского Государства Исроэль обладали бы теми же возмутительными или восхитительными качествами, которые, справедливо или нет, повсеместно принято считать классическими признаками личности сабры[83]: грубость, занозистость, горластость, жесткость, нерелигиозность, упертость, хитрость и напористость? Жизнь в бесконечном состоянии войны или же сам иврит, а может, что-то иное сделало юмор израильтян таким черным, таким колким, циничным, непереводимым? Видимо, такой Исроэль, подобно своему сроднику из нашего мира, имеет все шансы казаться пугающим и даже ужасным местом, где, похоже, применимы следующие реплики из раздела «Затруднения»:

109. Что здесь случилось?

110. Что мне делать?

112. Они меня беспокоят.

113. Уходите.

114. Я позову полицейского.

Представляю себе иной Исроэль, самую молодую страну на Североамериканском континенте, образованную на бывшей территории Аляски во время Второй мировой войны в качестве зоны отселения для евреев из Европы. (Я читал, что Франклин Рузвельт какое-то, очень недолгое время был близок к утверждению подобного плана.) Возможно, после войны в этом Исроэле миллионы евреев-эмигрантов из Польши, Румынии, Венгрии, Литвы, Австрии, Чехии и Германии провели референдум и избрали независимость в составе США. Получившееся в результате государство, конечно же, существенным образом отличается от Израиля. Это холодная северная земля, страна мехов, паприки, самоваров и долгих, восхитительных полярных дней летом. На купленных нами почтовых марках красуются портреты Вальтера Беньямина[84], Симона Дубнова[85], Януша Корчака[86] и сотен других неведомых нам евреев, чьему величию позволено расцвести пышным цветом лишь здесь, в этом мире. Просто абсурдно было бы в этой стране говорить на иврите, этом наречии нарда и миндаля. Такой Исроэль — или, может, стоило бы назвать его Алиэска — что-то вроде еврейской Швеции, социал-демократической, богатой ресурсами, благополучной, устройством и темпераментом куда сильнее схожей со своей ближайшей соседкой — Канадой, нежели с более раскрепощенным своим благодетелем далеко на юге. Конечно, не исключено, что существует некий конфликт между Алиэской и США, длящийся все годы независимости. Какие-нибудь захваченные нефтяные месторождения, конфискованные рыболовецкие суда. Наверняка не все коренные жители довольны последствиями гуманитарной политики Рузвельта и соглашений 1948 года. Скажем, недавно могли возникнуть некоторые проблемы с ассимиляцией евреев Квебека, бежавших от продолжающихся там сепаратистских боев.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже