Союз еврейских полисменов

— Он лишился голоса и должен все писать. Я спросил, где его можно найти, если понадобится поговорить, так он написал, что уезжает на Мадагаскар.

— Это что-то новенькое.

— И я так сказал.

— Он знает что-нибудь о Фрэнке?

— Говорит, что не очень хорошо.

— Никто не знает нашего Фрэнка, — говорит Берко. — Но все глубоко опечалены его смертью. — Он застегивает пуговицы на животе, поднимает воротник, поправляет шляпу на голове. — Даже ты.

— Иди нахер, — говорит Ландсман. — Сдался мне этот еврей.

— Может, он русский? Это объясняет увлеченность шахматами. И поведение твоего приятеля Василия. Может, за этим убийством стоит Лебедь или Московиц?

— Если он русский, то это не объясняет, почему два черношляпника так перепугались, — говорит Ландсман. — И они не знают Московица. Русские штаркеры, бандитские разборки — для обычного бобовского это ничего не значит.

Ландсман еще пару раз энергично скребет подбородок и принимает решение. Он глядит на полоску сияющего неба, которая вытянулась над узкой улицей за гостиницей «Эйнштейн».

— Интересно, в котором часу сегодня закат?

— В каком смысле? Мы собираемся пошерудить в Гаркави, Мейер? Я не думаю, что Бине сильно понравится, если мы разворошим тамошних черношляпников.

— Ты не думаешь, ага? — смеется Ландсман. Он достает парковочный талон. — Тогда нам надо держаться подальше от Гаркави.

— Ой-вей. Эта твоя улыбка…

— Тебе она не нравится?

— Только тогда, когда я замечаю, что она появляется после того, как ты сам отвечаешь на свой вопрос.

— А вот послушай. Какой аид, Берко, скажи мне, какой аид может заставить русского урку-социопата наложить в штаны, а благочестивейшего черношляпника Ситки — плакать?

— Верно, ты хочешь, чтобы я сказал «вербовский», — говорит Берко.

После того как Берко окончил академию, его первым местом назначения был Пятый участок в Гаркави, где вербовские и все их приспешники-черношляпники осели в 1948 году, аккурат после прибытия девятого вербовского ребе — тестя нынешнего — с жалкими ошметками его свиты. И это была классическая миссия в гетто — пытаться помочь местным жителям, защищать людей, презирающих тебя и власть, которую ты представляешь. Все кончилось тем, что юный полуиндеец словил пулю в плечо, в двух дюймах от сердца, во время «бойни на Швуэс» в молочном ресторане Голдблатта.

— Я знаю, куда ты клонишь.

Именно так Берко однажды объяснил Ландсману сущность священной банды, известной как «Хасиды Вербова». Началось это давно, еще на Украине: эти черные шляпы, как и все другие черные шляпы, презрительно чураясь сора и суеты светского мира, возвели вокруг своего воображаемого гетто стену обрядности и веры. Потом вся секта сгорела в кострах Разрушения дотла, до густой, плотной сути, чернее, чем любая шляпа. Все, что осталось от девятого вербовского ребе, восстало из тех костров вместе с одиннадцатью учениками и только шестой из восьми дочерей ребе. Он вознесся в воздух, как обугленный клочок бумаги, и ветром его отнесло на узкую полоску между горами острова Баранова и концом света. И здесь он нашел способ отреставрировать старомодную независимость черных шляп. Он довел логику до логического конца, как злой гений в дешевых романах. Он построил преступную империю, получавшую за ее теоретическими стенами доход от бессмысленного тохубоху, от существ, настолько испорченных, развращенных и лишенных всякой надежды на спасение, что лишь вселенская вежливость заставляла вербовских считать их людьми.

— Конечно, меня посетила та же мысль, — признается Берко. — И мысль эту я немедленно прогнал.

Он шлепает огромными ладонями по лицу и задерживает их там на мгновение, прежде чем они медленно сползают, увлекая за собой щеки ниже подбородка, ну вылитые бульдожьи брыли.

— Ой-вей, Мейер, ты хочешь, чтобы мы пошли на Вербов остров?

— Нихера подобного, — говорит Ландсман на американском. — Скажу тебе как на духу, Берко: меня там всегда тошнит. Лучше уж податься на Мадагаскар.

Шамесы стоят в переулке позади «Эйнштейна», перебирая бесчисленные доводы, чтобы не ходить, и выставляя их против нескольких, убеждающих, что идти стоит — хотя бы ради того, чтобы взбесить самых могущественных персон преступного мира к северу от пятьдесят пятой параллели.

Они предпринимают попытку найти еще хоть какие-то объяснения чокнутому поведению пацеров в «Эйнштейне».

— Лучше всего повидать Ицика Цимбалиста, — находит решение Берко. — Говорить с остальными — все равно что беседовать с собакой. И одна собака уже разбила мне сердце сегодня.

12