В силу сложившейся ситуации парламент Союза горцев Северного Кавказа на своем заседании 11 апреля поставил вопрос о недоверии политике правительства республики, не сумевшего собрать армию для сопротивления деникинцам. Спикер парламента В.-Г. Джабагиев потребовал предоставить ему пост министра внутренних дел, заявив, что он сумеет «за три дня организовать армию»[720]
. В Дагестане могли рассчитывать лишь на Дагестанский конный полк и сформированный буквально накануне вторжения армии Деникина батальон имама Шамиля[721] (они относились к армии Горской республики). В распоряжении правительства имелось 27 скорострельных орудий, 24 полевых и 3 горных орудия, но на все эти орудия не было ни одного артиллериста, все это было мертвым грузом. В ответ на критику со стороны парламента президент республики П. Коцев поставил вопрос о доверии всему кабинету, заявив, что готов уйти в отставку немедленно. Однако он получил поддержку большинства членов парламента: в этой ситуации заниматься новым правительством не было уже времени. Ко всему прочему в народе циркулировали слухи, что правительство работает против горцев, и в качестве доказательства назывался тот факт, что жена президента П. Коцева — казачка, а министр народного хозяйства — вообще православный осетин, а в армии Деникина много осетин именно из числа христиан. Это были слухи, но они негативно влияли на репутацию правительства, и его авторитет таял так быстро, что вопрос об отставке стоял в повестке дня практически каждый день. Представитель Азербайджана А. Ахвердов указывал, что в Горской республике нет вообще понимания необходимости иметь информационную службу. Все опиралось именно на слухи. Порой о том, что происходило в Чечне, в Баку узнавали быстрее, и уже оттуда информация передавалась в Темир-Хан-Шуру[722].Было решено срочно отправить приглашение двум шейхам — Узун-хаджи Салтинскому и Али-хаджи Акушинскому. Влияние первого было сильно в горной Чечне, а второго — в горном Дагестане.
Мусульманское духовенство в период распада Российской империи было свободно в выборе своих политических пристрастий. Одни пошли на союз с Республикой Союза горцев Северного Кавказа (первоначально Сугаип-мулла Гайсумов, Юсуп-хаджи Кошкельдинский, Дени Арсанов и др.), другие были приверженцами независимой политики, не входили в союз ни с одной политической силой — к примеру, Али Митаев, находились и те, кто был готов идти на союз с армией Деникина, лишь бы предотвратить кровопролитие (Н. Гоцинский), и те, кто считал, что союз с большевиками ничто не изменит в пользу последних (Али-хаджи-Акушинский).
Основное в институте шейхов на Северном Кавказе — их разнородность. Они не были едины в своем стремлении немедленно построить исламское государство. Если и было желание, то не в союзе или под руководством того или иного шейха. Каждый шейх, особенно на Северо-Восточном Кавказе, в силу того, что в регионе был ислам суфийского толка, ощущал себя не столько союзником, сколько соперником в деле поддержки сторонников того или иного суфийского братства. Это не была однородная масса, говоря современным языком, каждый шейх имел свою партию.
Но в числе тех, кто мог оказывать влияние на события в целом регионе, было не так много шейхов, из этой группы решили пригласить кое-кого в Горское правительство с целью усиления позиций. Но и между двумя шейхами не было единства. Положительным фактом было то, что ни один из них не выступал открыто против другого. Шейх Али-хаджи Акушинский, при всем при том, что декларировал свое единство с шейхом Узун-хаджи Салтинским, так и не смог стать с ним рядом и признать власть одного над другим. То же самое с муфтием Наджмутдином Гоцинским, который не смог найти общего языка с Али-хаджи Акушинским, считая его ниже рангом. Его председательство в Совете обороны было унизительным для Гоцинского, и он предпочел не оказывать сопротивления Добровольческой армии.