Причина ясна – условность героев, утомительная вторичность в описании внутреннего мира. На повесть откликнулась Ирма Кудрова – рецензией в ноябрьском «Новом мире» за 1974 год. Речь в ней идет о журнальной публикации «Лаборантки» в «Юности». Рецензент сравнивает детскую и взрослую прозу Ефимова. И находит, что они различаются:
«Взрослую прозу» Игорь Ефимов публикует не часто. Его имя лучше знают, пожалуй, юные читатели, для которых он написал несколько отличных книжек, полных юмора, озорства, «опасных» ситуаций и всяческих неожиданностей.
Действительно неожиданные слова. Хорошо, переходим к «взрослому» Ефимову:
Во «взрослой» прозе Ефимова действие развертывается неторопливо, в спокойном будничном обрамлении, так что иногда и неясно поначалу, что же тут, собственно, считать главной линией действия.
Осторожный заход Кудровой – не все поймут сразу, нужно потерпеть, «вчитаться» – превращается в итоге в оправдательную речь:
Не странно ли: повесть «Лаборантка» завершается тем, что инженер уходит от своей жены; но как же все это окончательно сделалось – разрыв, уход из дома, – в каких обстоятельствах, подробностях? А неизвестно. Не важно.
Залихватское «не важно» не скрывает, а подчеркивает дефект текста Ефимова. Если бы он действительно был написан большим прозаиком, то не потребовалось бы «объясняться», читатель не заметит «провалов», погрузившись в текст. Его литературная плотность должна перекрывать плотность быта. Доброжелательный критик пытается использовать метафоры, хваля повесть:
Повествование напоминает иногда стилистику кардиограммы: это запись взлетов, падений и всплесков сиюминутного состояния героя. Мы видим, как властно управляют им неосознанные толчки чувств.
Оставлю придирки по поводу «стилистики кардиограммы». Тут вопрос в ином: насколько интересно и нужно читать «кардиограмму»? И ответ будет не в пользу сердцеведа Ефимова. Густота линий самописца – обман. Прибор не подключен к живому человеку. С некоторым отчаянием Кудрова еще раз хвалит автора:
Психологический анализ – одно из основных достоинств письма Ефимова.
О его качестве я уже говорил, поэтому не буду повторяться. О том, каким может быть психологический анализ, читатель мог составить представление по роману Владимира Богомолова «В августе сорок четвертого…», вторая часть которого напечатана на страницах того же номера.
Понятно, что рецензия должна была подогреть атмосферу перед выходом сборника. События не случилось, книга прошла незамеченной. Для Ефимова это было ударом. Нашлись, впрочем, читатели, которые выразили свое мнение:
Прочтите и «Лаборантку» Игоря Ефимова. Это скучно, но здорово.
Кому принадлежит эта странная рекомендация? Она из очередного ленинградского письма Довлатова своей таллинской знакомой Елене Скульской. С каким бы почтением ни относился автор письма к Ефимову – «великолепному писателю», и он не мог не видеть провала книги. В этом отношении 1975 год в писательской жизни Довлатова и Ефимова странно пересекается. Довлатов лишается возможности издать книгу, его литературное существование, а значит, жизнь как таковая под угрозой. Ефимов – книгу издает, которая ничего ему не прибавляет, а где-то и убавляет. Бурный взлет писательской карьеры десять лет тому назад – выход романа в «Юности», последующая книжная публикация, перевод на эстонский язык, принятие в СП – оборачивается прозябанием на вторых ролях. Он окончательно превращается в «среднего ленинградского писателя». Вряд ли амбициозный Ефимов считал это положение пределом своих возможностей. Метафорически точно о положении Ефимова в те годы написала Елена Клепикова:
Бродский эмигрировал в Америку, Битов, Рейн и Найман – в Москву, Ефимов какое-то время удачно изображал остров – в изоляции от чумного литературного материка.