Союз капитана Форпатрила

— Как жена Айвена, вы теперь стали частью этой истории — пусть и временно. Не хотите ли добавить к возжиганию и вашу прядь? Раз уж вы здесь.

В очередной раз Теж застали врасплох. Похоже, в последние дни это случается слишком часто.

— Я… а это можно?

«Не станет ли это оскорблением?» Очевидно, можно и не станет, поскольку барраярцы дружно закивали. Леди Элис извлекла из своей сумочки маникюрные ножницы — то ли припрятала их как раз на этот случай, то ли всегда носила с собой — и срезала локон со склоненной головы Теж. Айвен Ксав положил его поверх всей кучки и поджег щепки. Затрещали и взвились маленькие язычки пламени, горячие и быстрые. Похоже, никаких официальных слов зачитывать не требовалось, все просто стояли вокруг жаровни и смотрели, и пламя отражалось в их полуприкрытых глазах крошечными жаркими вспышками. Верхушки самых высоких небоскребов, видимые издалека, налились красками под первыми лучами рассвета, но здесь, внизу, еще царила серая влажность, и мерцающий рыжий огонь расплывался в осенних сумерках.

Пусть не официальные, но слова всё же прозвучали. Леди Элис заговорила, очень тихо, словно делилась с ними секретом:

— Мы с Падмой тогда прятались в дешевом пансионе. Вон то здание, дальше по улице, — она показала на дом, полускрытый строительными лесами. Запах горящих волос стал совсем едким. — Когда у меня начались роды, Падма запаниковал. Я умоляла его не уходить, но он рвался отыскать хоть кого-нибудь — кого угодно — чтобы переложить на него такую страшную задачу принять ребенка. Не важно, что женщины по всей планете делали это каждый чертов день с тех самых пор, как на Барраяр приземлились первые поселенцы. Да и главный труд оставался на мне, и никакого способа от него увильнуть у меня не было. Но он ушел и оставил меня одну, ошеломленную, на много часов, а схватки становились все сильней, а я ждала… и, разумеется, его немедленно схватили. Когда его притащили сюда и выволокли нас обоих на улицу, он попытался сопротивляться вооруженным солдатам, хоть и был одурманен фаст-пентой. Но я знала, в тот момент и всегда, что его погубила не храбрость — а трусость. Боже правый, я так на него за это злилась! Много лет подряд.

Иллиан коснулся ее плеча. Айвен Ксав опасливо держался в стороне.

— Это ведь Ку вывел тебя с малышом Айвеном, так? — уточнил Иллиан. Возможно, стараясь перевести ее мысли на что-то более позитивное.

— Да. Лейтенант Куделка — впоследствии коммодор, — уточнила она для Теж. — Он ухитрился нелегально вывезти нас из города — между прочим, в бакалейном фургоне. Он же сам сын бакалейщика. Мы тряслись там среди гнилых овощей — а Айвен, конечно, был жутко голоден, криклив и совершенно не рад тому, что его вытащили в этот холодный мир в самый разгар войны.

Огонек почти догорел, и серый пепел начало разносить потоком воздуха от проезжающих машин. Едкий запах улетучивался.

— Вот барраярская церемония поминовения, — обернулась к Теж леди Элис. — Я всегда намеревалась дождаться, пока Айвен женится, и передать эту обязанность ему, пусть он сам решает, продолжать ли эту традицию или нет. Потому что… она возрождает не только память.

Она протянула руку и стиснула ладонь Иллиана, который ответил ей взволнованным пожатием, хоть и продолжал улыбаться.

— Мне кажется, тридцати пяти лет достаточно. Достаточно скорбеть и тем более — злиться. Пора мне сложить с себя бремя этой памяти. А с нею — боль, печаль, гнев, привязанность и запах горящих волос в тумане. Разумеется, для Айвена все по-другому, и помнит это место он иначе, чем я…

— Я никогда не знал, — ответил Айвен Ксав, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Всего этого.

Леди Элис пожала плечами:

— А я и не рассказывала. Сначала ты был слишком маленьким, чтобы понять, потом — слишком молодым для этого, после… мы оба были слишком заняты собственной жизнью, и все происходило машинально. Но с недавних пор — последние несколько лет — я все сильнее думаю от этой затеи отказаться.

Она лелеяла эту мысль уже давно и ежеминутно, поняла Теж. За одну ночь такого тяжкого бремени не накопится. Она постаралась взглядом передать свою тревогу Айвену Ксаву — и тот наконец-то придвинулся к ней ближе и обнял за талию.

— Для меня это было просто чем-то, что мы делаем из года в год, — пояснил он матери. — Конечно, когда я был ребенком, я вообще ничего не понимал. Мы зачем-то приходили сюда, жгли эту штуку, недолго стояли рядом, а потом ты вела меня в керославскую пекарню, потому что мы приезжали натощак. Очень долго для меня это приношение оставалось просто поездкой в пекарню.

— Она закрылась год назад, — бесстрастно заметила леди Элис.

— Неудивительно. Они, похоже, катились под откос.

— Хм, к тому же твой вкус прогрессировал с тех пор, как тебе было шесть, — заметила она и, подумав, добавила: — К счастью.

Огонь догорел. Повинуясь жесту леди Элис, подошел Кристос с мешком и плотными перчатками; он опрокинул бронзовую чашу, вытряхивая пепел, протер ее тканью, убрал в мешок и с небольшим усилием поднялся.

Леди Элис просветлела.