— Учтем — сказал Кузнецов — а отчего бы и нет? Найти бы лишь надежных и толковых, и чтобы безупречно знали английский. Хотя — если поискать среди бывших торгфлотовцев? (
— Получим авианосец, а если повезет, и опыт его реальной боевой работы, когда с японцами будем разбираться — тогда можно уже и наших конструкторов озадачивать, чтобы построили свой — продолжаю я — нет, можно полумерой переделать например, из недостроенного линкора. Но авианосец, изначально проектируемый как таковой, будет куда предпочтительнее. И году к шестидесятому, планирую — как раз, когда у мирового капитала кризис! — выйдут в океан наши полноценные эскадры, оказывать братскую помощь кубинскому или вьетнамскому народу!
— Вы считаете, что
— Потому что весы куда больше в нашу сторону — отвечаю — а значит, для СССР открывается возможность куда более активной политики. И грех будет, если эта возможность окажется упущенной, потому что инструмент не готов.
Летать боюсь. Как представлю, что под ногами несколько километров до земли… Со снайперкой СВТ в белорусских лесах бегать было, и то куда спокойнее! Там от тебя все зависело, даже в самом худшем, когда против тебя не простые немцы, а их охотники-егеря — было у нашего отряда такое однажды! Отбились, оторвались — хотя своих одиннадцать человек потеряли, но и у фрицев десятка полтора. И двое на моем счету — и один точно офицер, или унтер. Ушли тогда через болото, немцы тропы той не знали, все ж чужие им наши леса.
А тут — сидишь и думаешь, упадет или не упадет? Самолет не военный, ГВФ — как Победа, так сразу Указ вышел, технику из военно-транспортной авиации вернуть, аэродромы передать, наземное хозяйство восстановить — все, что излишек для армии в мирное время. И сколько этот "Дуглас" до того летал, и под обстрел попадал, и чинился? Хотя читала, что эти машины неубиваемые, в конце века встречались по всему по миру, "их разбить можно, но износить нельзя". А если мотор сдохнет? В окошко выгляну — ой, мамочки! Хорошо, девчонки не видят — они думают, что я вообще ничего не боюсь, не умею! Как там Ленка, за меня "на хозяйстве" осталась? Хотя и дядя Саша там, поможет — но он в нашу конкретику влезать не будет! Ладно, неделя как-нибудь обойдется!
Пассажиров немного. В "Дуглас" взвод влезает, с полной выкладкой — а тут, кроме меня, еще двое офицеров-летчиков, двое сухопутных, и каких-то штатских шестеро. Майор, симпатичный такой, лет сорока, рядом сел, спрашивает о чем-то — а я ответить не могу, в кресло вцепилась, как в кабинете у зубного врача, в окно лишь гляну — ой, страшно!
— Если хотите, поменяемся? — говорит майор — я к окну, вам к проходу. Впервые летите?
— Почти — киваю я. Не рассказывать же что до того было, через фронт под Минск? Так тогда страшно не было — о другом совсем думала, сумею ли все делать, как учили, доверие оправдать? Назад на Большую Землю — тогда, если честно, я весь полет проспала, устала очень, как раз накануне мы от немцев отрывались, больше суток на ногах. Затем на север, с дядей Сашей, считаясь вроде как под следствием трибунала — тоже, думала не о том. В Москву и назад, с моим Адмиралом, рядом сидели, за руки держались — и все равно было, в воздухе или на земле. Сейчас с севера в Москву, вместе с товарищем Пономаренко, так он меня прямо в самолете в курс вводил, некогда было о другом думать. Итого — шесть раз до того летала, сейчас седьмой.
— Оно и видно — усмехается майор — в первый раз всегда так. Я когда курсантом в У-2 впервые, и то, вниз взглянул, аж жуть! Где-то раза с десятого — привык. А на фронте, с первых дней, усвоил, что чем выше, тем спокойнее — когда запас высоты есть, из любого положения можно машину выдернуть. Или прыгнуть, если совсем конец.
— Вы истребитель? — спрашиваю, глядя на иконостас на его груди. Судя по ленточкам — "боевик", Красное, Александр, и Богдан. Знаю, что и тыловики могут один, даже два ордена получить, за заслуги перед начальством — но четыре, это уже вряд ли.