Союз освобождения. Либеральная оппозиция в России начала ХХ века

Кирилл Соловьев Союз освобождения. Либеральная оппозиция в России начала ХХ века

Общество

Девятнадцатый век был длинным. Он заявил о себе тогда, когда как будто эталонная французская монархия конца XVIII столетия неожиданно стала «старым порядком», когда парижские кружки научились идеалы Просвещения обращать в политическое действие, когда показалось возможным выстроить новое общество на новом фундаменте. Девятнадцатый век начался вместе с Французской революцией. Вместе с ней в европейскую жизнь пришло много важных понятий. Встал вопрос о нации и национализме. По-новому было прочитано слово «конституция». Возникло идеологическое размежевание среди интеллектуалов. Это была повестка на все последующее столетие.

Современнику девятнадцатый век порой казался скучным, чересчур прозаичным. Кому-то не хватало поэзии Средневековья, кому-то – героики Античности. В прошлом искали идеал, рассчитывали увидеть его возрождение в будущем. Это неудивительно: как раз тогда, в XIX веке, была изобретена история как наука. Дела минувшие стали предметом профессиональных изысканий. Возникла потребность в эстетическом переживании истории. Прежние века стали территорией открытий. Впрочем, девятнадцатый век умел быть разным. В то время как одни с наслаждением вдыхали архивную пыль, другие искали научное описание природы и общества. Это было время стремительного научного прогресса, невиданного прежде в истории. Жизнь человека менялась на глазах, и это внушало уверенность, что она будет меняться и дальше. Из чего делался вывод, что и правовые, и социальные институты не могут стоять на месте. Они тоже будут совершенствоваться. Эти два разных мироощущения сосуществовали, иногда накладываясь друг на друга. В чем-то они сходились. Они подразумевали необходимость дать описание общества и власти, наметив перспективы их эволюции.

В России европейская повестка множилась на местные проблемы. И для империи конец XVIII века был определяющим. Благодаря политике Екатерины II в России возникли сословные права, а значит, сословия, и что важнее – тогда начало складываться «общество», пока малочисленное и исключительно дворянское. Оно крепко держалось за дарованные привилегии, отлично помнило, что всесильное государство отныне само себя ограничило и не может высечь представителя благородного сословия. Замечательный российский историк Н. Я. Эйдельман писал о «непоротом поколении» русского дворянства, которое иначе себя ощущало, иначе понимало свое место в России, иначе действовало. 13 февраля 1797 года император Павел I запретил слово «общество». Сам по себе этот факт весьма показателен. Государь знал, чего бояться. Правда, он мог отменить слово, но не мог упразднить явление, которое оно описывало.

История общества в России – особый сюжет, достойный специального внимания. В данном случае стоит отметить лишь два соображения. На протяжении XIX века численность общества заметно росла. Общество оставалось меньшинством, но все более внушительным. В значительной мере это было следствием политики правительства, которое открывало высшие учебные заведения, учреждало земства, проводило судебную реформу, способствовало созданию акционерных компаний… В итоге менялся состав общества. К концу XIX века оно включало в себя не только и не столько дворянство. В первой половине столетия выпускник университета был практически обречен оказаться на государственной службе. В конце – у него уже был выбор. У него расширился круг чтения: преимущественно это были толстые журналы, которые и определяли повестку общественной дискуссии.

Какова же была численность общества? Об этом продолжают спорить. Едва ли это вообще разрешимый вопрос. По подсчетам Б. Н. Миронова, в 1870–1892 годах общественность составляла 10 % от всего населения страны, в 1906–1913 годах – 16 %. Иначе говоря, эти показатели хотя и медленно, но росли. Л. Хэфнер привел совсем иные цифры. Он учел численность членов общественных организаций в Самаре и Казани в начале XX века. На основе этих сведений исследователь пришел к выводу, что общественность – это не более 1,5–2 % городского населения (вместе с членами семьи – около 3 %).