Союз освобождения. Либеральная оппозиция в России начала ХХ века

не искал популярности, не искал власти над людьми, но заражал своим политическим горением и умел каждого повернуть к жизни лучшей его стороной. Он находил единомышленников, сплачивал их, пробуждал в них политическое сознание, направлял распыленную энергию к одной цели… Он несся вперед на гребне вздымающейся волны. В эти бурные годы Дмитрий Иванович не изучал историю, он скорее делал историю, поскольку это можно сказать об усилиях отдельного человека.

Общество в России разрасталось, но при этом оставалось малочисленным, а значит, это был тесный круг хороших знакомых, разнообразно связанных друг с другом. Любимым университетским профессором Д. И. Шаховского был философ и поэт В. С. Соловьев. Товарищами по студенческой скамье — будущий академик В. И. Вернадский и будущий государственный секретарь С. Е. Крыжановский. Близким другом семьи был К. Д. Кавелин, выдающийся правовед, столп классического российского либерализма. В свое время он был домашним учителем отца Шаховского. В квартире Кавелина, на 8-й линии Васильевского острова, Д. И. Шаховской познакомился с весьегонским предводителем дворянства Ф. И. Родичевым. Судьба крепко связала будущих лидеров Конституционно-демократической партии. А тогда Родичев предложил Шаховскому работу в Весьегонском земстве. Князя пришлось уговаривать: прежде он собирался быть учителем русского языка. Как вспоминала жена Ф. И. Родичева:

Появление Шаховского в уезде вызвало большие о нем разговоры. Его образ жизни удивлял всех, и добровольный отказ от назначаемого ему жалованья, показавшегося ему слишком большим, заставляло иных думать, что у него большое состояние: «Ну какой же человек попросит для себя только половину того, что ему ассигновано». Между тем он живет так скромно, ходит в полушубке. Рассказывали, что он пришел к кому-то по делу и о нем докладывали: «Пришел к Вам кто-то, одет просто, и лицо благородное».

В 1894 году уже популярный в столице экономист и публицист П. Б. Струве спросил Шаховского, как тот видит выход из политического тупика. Ответ был таков: «В виде самочинного собрания представителей земств, которые потребуют конституции». Это было почти пророчество, сбывшееся десять лет спустя. Как уже отмечалось, это была политика в отсутствии таковой. Это были новые вина в старых мехах, что, разумеется, не всем нравилось. Уже упомянутый Московский комитет грамотности обратил на себя внимание правительства. Был поставлен вопрос о пересмотре его устава. Одни были готовы смириться. Для других это было совершенно неприемлемо. Оппоненты столкнулись в особняке В. А. Морозовой в Москве. И. И. Петрункевич пришел туда вместе с Д. И. Шаховским. Те, кто доказывал необходимость бороться, были в меньшинстве. Пассивное большинство взяло верх. Участница собрания Е. Н. Орлова вразумляла Петрункевича: «Не время великих задач; мы плаваем не в открытом море, а близ берега, и я сижу в маленькой лодочке с моими друзьями, и мы делаем свое маленькое дело; так мы будем плыть дальше, я довольна своей лодочкой». Не все были довольны, а главное — и довольных жизнь порой выталкивала в открытое мое.

Для любой монархической страны смена государя — важная веха. На протяжении всего XIX столетия новое царствование подразумевало новый курс. Были основания его ждать и в 1894–1895 годах. Однако надежды не оправдались. Это было новое, сильное разочарование.