Позвольте мне ответить Вам, В. Н. [Лодыженский], Вашими же словами. Два года тому назад, в мае 1902 г., на таком же товарищеском обеде, как и сегодня, Вы нам рассказывали, как провинциалка приехала осматривать Москву; конечно, прежде всего она отправилась в Кремль. Идет и видит, стоит собор; она спрашивает: «Это что за собор?» — «Это Успенский». — «А это?» — «Это Архангельский». — «Послушайте, а где же земский?» — «Земский? Пожалуйте к городовому». Вот теперь, как видите, мы собрались все здесь, говорим свободно, и нас к городовому не зовут. Пью за то, чтобы впредь русская публика — Ваша провинциалка — свободно находила тот собор, в протопопы которого Вы меня просите, и не попадала за это ни к городовому, ни в участок.
К А. А. Стаховичу подсел редактор газеты «Право» И. В. Гессен. Они о чем-то тихо говорили. Лодыженский, сидевший на другом конце стола, это подметил и произнес тост:
Сегодня днем мы присутствовали при появлении зари права на Руси (в совещании обсуждался вопрос о необходимости положить в основу русской жизни правовое начало), а вот смотрите, «Право», положим, в кавычках, уже присосалось к Стаховичу; от души желаю, чтобы право и, конечно, без кавычек присосалось не только ко всем нам, но и ко всей России.
В тот день саратовский земец А. М. Масленников вспоминал, как на вокзале его провожал на съезд чуть не весь город, и все провожавшие требовали свободы.
7 ноября следующее заседание состоялось на Кирочной, 34, в квартире Брянчанинова. Р. Ю. Будберг подъехал к дому вместе с М. И. Петрункевичем. У ворот стоял околоточный. Он взял руку под козырек и указал на подъезд: «Вам, господа, сюда». Для заседания был предназначен зал домашнего театра. На сцене стоял стол со стульями с высокими готическими спинками. Они предназначались для сопредседателей. На месте оркестра сидели секретари: Л. Д. Брюхатов, Ф. А. Головин, Ф. Ф. Кокошкин, Н. Н. Хмелев.
Работу начали с чтения приветствий съезду. Среди них были телеграмма ссыльных Архангельска, постановление Саратовской городской думы. Некоторым показалось, что под сценой горит огонь. Оказалось, что под сценой сидели два студента и барышня, записывавшие за выступавшими. Поскольку было темно, они зажгли свечу, которая и смутила земцев. Один из студентов был сыном А. А. Стаховича. Он упрашивал отца взять его на съезд. Тот категорически возражал. Младший Стахович пробрался на квартиру Брянчанинова раньше времени и вместе с приятелями залез под сцену. Студентов выгонять не стали, их посадили в соседнюю комнату, где все было слышно.
У присутствовавших завязался спор о представительной власти. Тон задал И. И. Петрункевич, который говорил о славянофильских теориях. По мысли Петрункевича, в основе этого учения лежало представление о том, что в основе государственной власти лежит не право, а «социально-этический принцип», взаимная любовь народа и царя. Оратор с этим не соглашался. Он полагал, что с 1600-х до середины 1800-х годов в России было рабство, а потом — неограниченное своеволие чиновничества. Все это время свобода личности, свобода мысли неизменно подавлялись. Петрункевича поддержал В. Д. Кузьмин-Караваев. Еще резче выступил Ф. И. Родичев. Ему будет одинаково больно и оскорбительно, если будут пороть — с целью проучить или исправить. Насилие, которое творится во имя любви, остается насилием. Если игнорируется принцип права, начинается произвол.
Все ораторы «метили» в хорошо известную программу Д. Н. Шипова, убежденного славянофила.