Союз плуга и трезуба. Как придумали Украину

Весьма амбициозный и неуживчивый составитель первого словаря украинского языка Борис Гринченко утверждал, что газета не имеет успеха, потому что она «зовсім не українська, а російська, тільки писана українською мовою», и потребовал сменить редактора Матушевского. Редактор отвечал, что узкими украинскими вопросами интересуется не больше тысячи человек, а остальные требуют от газеты информации, которой живет вся Россия. Другие поддержали его и высказали мысль, что «Громадська думка» провалилась, потому что печатает запоздавшую информацию и не может конкурировать с русскоязычной «Киевской мыслью», буквально забитой телеграммами от собственных корреспондентов со всего мира.

Чикаленко ухватился за голову. В конце концов, это он давал денежки на сумасшедшее предприятие, и он же нес главные убытки. Как бизнесмен Евгений Харлампиевич попытался разобраться в подлинной причине бегства читателей. И пришел к парадоксальному выводу. «Украинский» язык «Громадської думки» был НЕ ПОНЯТЕН самим украинцам. Редакция, по примеру галицких газет, забивала статьи польскими и немецкими словечками — лишь бы они были не похожи на русские. А простой украинец эту дурь не понимал, как не понимает сегодня «летовища» и «етери», которыми морочит головы зрителям наше скудоумное телевидение.

Повторяю, Чикаленко был честным человеком. Поэтому в мемуарах, описывая провал первой украиноязычной газеты, он признал: «МОВА НАШОЇ ГАЗЕТИ ДЛЯ НИХ ЗОВСІМ ЧУЖА, нею обурюються й люди, які щиро хотіли б, щоб розвинулася наша преса».

Никакого выработанного литературного языка, понятного большинству «украинцев», не существовало! Вот вам отрывок из воспоминаний Евгения Чикаленко: «Один селянин-полтавець, П. Оправхата, великий націоналіст, з жалем казав мені, що ми самі відвертаємо читачів від нашої газети якимись видуманими словами, виразами, що їх ніхто не розуміє, і для прикладу привів навіть таку фразу з газети: «Не варто було в'язневі тікати, бо на брамі стояла варта». Виявилося, що на Полтавщині не розуміють слів: не варто, в'язень, брама і варта. Окрім того, багато шкодив і правопис: всі звикли до російського і зразу не розбирають нашої газети і з обуренням кидають її і не хотять читати».

Но и люди образованные, например, полтавский помещик Бобир-Бохановский, по словам Чикаленко, жаловался ему на выдуманный язык «Громадської думки»: «Хіба це по-нашому? Це по-хорватськи або по-словацьки, тільки не по-нашому: ну, прочитайте самі хоч оцю передову статтю: «Суспільний рух з протягом часу набрав такої сили і прибрав таку форму, що уряд наш і т. д. Ну, хто розбере цю фразу? Що таке «суспільний», що таке «рух»?

Після моїх пояснень він і каже:

— От і треба було так і сказати: «С теченієм времені наше движеніє приняло такії розміри і форму, що правительство наше» і т. д.».

Размышляя о причине конфуза, Чикаленко пришел к выводу, что читатели исчезли не только из-за того, что «мова нашої газети для них зовсім чужа», но и по той причине, что, как он выразился, «народня мова на Україні не однакова: полтавці не розуміють і обурюються словами подільськими, навіть київськими». По сути, еще в начале XX века Украину заселял не единый народ, а несколько племен, говоривших на сходных диалектах: волыняне, подоляне, полтавчане, черниговцы… Они плохо понимали даже друг друга — тем более, срочно изобретенную оторванными от народа интеллектуалами украинскую «мову».

Ни простая народная, ни образованная интеллигентная Украина не воспринимала того искусственного «украинского» языка, который выдумывала назло всем крошечная группка полупомешанных на своих идеях националистов!

Не знали будущие «украинцы», и кто такой Тарас. Тот же Чикаленко (украинизатор из украинизаторов — десятки тысяч царских рублей выбросил на свою панскую затею, чтобы не скучать!) не без юмора вспоминал, как до революции он разъезжал в целях пропаганды своих идей по железным дорогам в вагоне третьего класса — вместе с народом — и специально держал развернутым «Кобзарь»: «На правобережних залізних дорогах ніхто з селян не поцікавився, яку я книжку читаю, хоч я навмисне лишав розгорнутого «Кобзаря» на лавці: на лівобережних дорогах раз-у-раз селяни питали мене про книжку, яку я держав в руках, або просили почитати»… Пытаясь найти объяснение этому феномену, Чикаленко пришел к выводу, что Шевченко часто бывал и долго проживал на Полтавщине. Там о нем хоть что-то слышали. А для так называемой Правобережной Украины он оставался совершенно неизвестным — чужим.

Мемуары и дневники Евгения Чикаленко, изданные крошечным тиражем всего в одну тысячу экземпляров, сегодня замалчивают именно по этой причине. Они, красноречиво свидетельствуют, что никакого всеукраинского народного культа «Великого Кобзаря» не существовало (его насадят сверху через школу только большевики-украинизаторы в 20-е годы! а то, что мы сегодня называем «державной мовой», не понимали даже украинские крестьяне, во имя которых якобы трудились деятели «відродження»!