Пожаловал к нам губернатор и после краткого приветствия извинился перед Ал. Бестужевым и мною, что нас по ошибке заключили в острог на том основании, что мы избавлены от работ, и, хотя мы просили его не разлучать нас с товарищами, он, ссылаясь на какой-то закон, приказал поместить нас на квартиру. Горько показалось нам неуместное смягчение участи нашей.
Мы узнали от Цейдлера, что Над. Ник. Шереметева писала к нему, прося известить ее о прибытии Ив. Дм. Якушина в Иркутск[61].
После трехдневного пребывания в Иркутске мы с Ал. Бестужевым отправились, в сопровождении молодого казачьего урядника к месту своего назначения. Первый городок, встреченный нами на пути, был Киренск при устье Кирени, впадающей в Лену; тут виделись с Валерианой Голицыным и артиллеристом Веденяпиным, незадолго до того водворившимся в нем.
Дальше по Лене проехали через Витим, где поселены были М. А. Назимов и Ник. Фед. Заикин; за этим городком по Лене следует город Олекминск, куда сосланы были Андреев и Чижов, Ад. Ник., мичман[62].
24 декабря, накануне Рождества, наконец добрались до областного города Якутска, где пришлось мне расстаться с дорогим спутником моим, Ал. Бестужевым, которому Якутск назначен местом заточения. Только тут узнал я, что ссылаюсь в Вилюйск.
До 6 января пробыл я с Ал. Бестужевым, а в день Крещения сели мы верхом с урядником на почтовых лошадей и отправились в путь далее к северо-западу.
Из Якутска выехали во время крестного хода на Иордань и, проехавши с лишним 700-верстное расстояние, добрели до Вилюйска на берегу реки Вилюя, значительного притока реки Лены. Путешествие это верхом при расстоянии между станциями 90–100 верст, к удивлению моему, вынес бодро и без утомления. Может быть, способствовало к тому покойное английское седло, принадлежавшее областному начальнику г. Мягкову, который был так обязателен, что не только предложил мне воспользоваться его седлом до Вилюйска, но и разрешил служившему у него молодому чиновнику, брату вилюйского комиссара, сопутствовать мне до места назначения для свидания с братом. Он же позаботился снарядить меня надлежащим костюмом, на заячьем меху с ног до головы, против грозного мороза, с коим предстояла мне отчаянная борьба. Въехали в Вилюйск в первом часу ночи и явились к комиссару Михайлову, должность и власть которого те же, что и у наших исправников. Для наблюдения за порядком вверенного ему обширного края ему приходилось беспрестанно объезжать огромные пространства, тем более что подвластные ему якуты живут отдельными семьями, разбросанными на огромное расстояние.
Вилюйск нельзя было назвать ни городом, ни селом, ни деревней; была, впрочем, деревянная двухэтажная церковь, кругом которой расставлены в беспорядке и на большом расстоянии друг от друга якутские юрты и всего четыре деревянные небольшие дома, в которых помещались комиссар Михайлов, местный врач г. Уклонский, купец, торгующий мехами, и приказчик его. Пришлось мне поместиться временно у последнего, пока не купил себе юрты у тамошнего хорунжего, выпросившего с меня 300 р. ассигн. Юрты эти – четырехугольные строения из крупных лиственных бревен, крыша деревянная, пол дощатый и образует двухсаженный квадрат; в моей юрте пристроены были небольшие сени. Осенью, до наступления морозов, стены снаружи обмазываются густым слоем глины, смешанной с пометом, а в начале зимы обкладываются снегом на сажень высоты. В чувале, как зовется безобразный татарский камин, дрова горят целый день, и над крышею выведена дымовая труба, которая закрывается снаружи на ночь. Отверстие для пяти окон в моей юрте закладывается льдинами. Устройство это так разумно приспособлено к суровому климату той северной широты, что в своей юрте я не ощущал холода в самые жестокие морозы, тогда как жившие в вышеупомянутых домах жаловались на стужу. Зимой день так короток и ледяные окна доставляют такой тусклый свет, что по необходимости приходится весь день сидеть со свечкой. Летом льдины заменяются рамами со стеклами.