Союз трёх императоров

Орудия второго плутонга одно за другим замолкли: первое было уничтожено прямым попаданием, второе заклинило попавшим в шаровой погон осколком. Крен на правый борт стремительно увеличивался; волны уже метались по верхней палубе, слизывая с неё лужи русской крови. Через открытые предохранительные клапаны из котлов стравливался пар с надрывным вибрирующим звуком – казалось, смертельно раненный крейсер хрипел от боли. Стало ясно: справиться с потоками воды, врывавшимися внутрь через многочисленные пробоины в бортах, экипаж уже не в силах. Лейтенант Угодников выбрался из боевой рубки на палубу и, ухватившись за поручень, отдал команду покинуть корабль. Впрочем, исполнить её мало кто смог: через минуту палуба на мгновенье встала вертикально, а затем рухнула вниз, накрыв всех не успевших отплыть на безопасное расстояние. Обросшее водорослями и ракушками днище корабля несколько минут держалось на поверхности, а затем навсегда исчезло в пучине.

Официально сообщение гласило:

«2 декабря 1915 года в неравном бою с японской эскадрой погиб лёгкий крейсер «Муравьёв-Амурский». Три с половиной месяца крейсер под командованием капитана 2-го ранга А.Н.Щетинина в одиночку действовал на вражеских коммуникациях в Тихом океане – в отрыве от баз, без возможности пополнить запасы и осуществить какой-либо доковый ремонт. За это время крейсер потопил или захватил 14 неприятельских судов с военными грузами и уничтожил один вражеский боевой корабль – французскую канонерскую лодку «Зелэ». Подвиги славного крейсера отныне будут вписаны золотыми буквами в книгу славы Российского флота»…

Весть о героической гибели «Муравьёва-Амурского» подействовала на Казанцева как удар обухом по голове. По опубли-

кованным данным, японцы подняли из воды всего девятнадцать человек. Ни одного офицера среди них не оказалось. Хотя в русском морском министерстве не спешили признать остальных членов экипажа крейсера погибшими, но всем было ясно: шансов, что кто-то из них смог выжить, практически нет.

«Эх, Рома, Рома!.. Ты был из нас самым способным, самым благородным, самым честным. Но как бы ни было горько твоим родителям, они могут тобой гордиться. Короткая, но яркая жизнь и геройская смерть».

Думая так, Казанцев не кривил душой. К тому времени он тоже уже заглядывал в глаза смерти. И догадывался, что не в последний раз…

* * *

Из «Летописи Великой войны», декабрь 1915 года:

«Утром 8 ноября после 2,5-месячной блокады комендант германской крепости Циндао отдал приказ прекратить сопротивление. Последними спустили флаг отважные защитники форта «Ильтис».

Оборона Циндао навсегда останется в памяти как одна из героических страниц в истории военного искусства. Против блокированного гарнизона крепости, насчитывавшего всего 5,5 тысяч человек (включая сошедших на берег моряков), действовал японский экспедиционный корпус численностью более 35 тысяч человек, а также полторы тысячи их британских союзников – батальон уэльских пограничников и полбатальона сикхов. Потери германских войск за время осады составили около 800 человек, а их противников – почти две тысячи. Кроме того, японский флот потерял крейсер «Такатихо», торпедированный немецким миноносцем «S-90».

Планы германского штаба предусматривали переброску в Циндао 10-тысячного корпуса сухопутным путём через Пекин, однако из-за противодействия китайского правительства осуществить это не удалось. В итоге в течение всей осады гарнизон крепости не получил никакой помощи извне, что и предрешило его судьбу. 202 немецких офицера и 4470 нижних чинов попали в плен. Трофеями японского экспедиционного корпуса также стали 30 пулемётов и 40 автомобилей».

«Цыпа номер семь»

Ах, как замечательно в южной Баварии в сентябре! Начавшаяся война совершенно не повлияла на размеренный ритм тамошней сытой и уютной жизни. Мунивердич изучал теорию воздухоплавания, техническое устройство дирижаблей и одновременно наслаждался альпийскими красотами, катался по Боденскому озеру на яхте, пил прекрасное местное вино и не менее прекрасное пиво, вкушал изысканные тирольские десерты. Регулярно посещал киносеансы – наш крылатый мичман был страстным поклонником кинематографа. В отличие от своих товарищей по учёбе, на грудастых баварских фройляйн он не обращал ровным счётом никакого внимания, зато ежедневно писал своей Ласточке Настеньке многостраничные письма. «Листва на деревьях начала желтеть, и пёстрое отражение в озере в тихую погоду напоминает мне полотна Клода Моне…». Или Мане? – Гремислав задумался, зачеркнул последние слова и написал: «напоминает мне твои очаровательные веснушки». Месяц, проведённый в Фридрихсхафене, позже воспринимался им как чистой воды блаженство. Особенно по сравнению с суровым бытом военного времени на дальневосточных задворках империи…

Запомнились слова, которыми прибывших из России офицеров встретил командир учебного отряда старший лейтенант Дорожинский: