Дмитрий молчал. Он смотрел на измученное лицо Фостера и пытался уловить в его глазах хоть какой-то намек на ложь. Но не мог. А Эрик, в свою очередь, не мог не чувствовать себя униженным. Сейчас он ненавидел себя за то, что едва может пошевелиться. Слова приходилось буквально соскребать со стенок горла и изо всех сил держаться, чтобы вновь не провалиться в беспамятство. Наверное, если он сейчас вырубится на глазах этого русского, то до конца жизни будет считать себя ничтожеством. Молчание Барона его нервировало, и привычная уверенность Фостера начала стремительно таять. Ухмылка на губах застыла какой-то неестественной коркой. А что если он просчитался? Что если Барон не захочет принимать человека, который чуть его не убил?
Внезапно в глазах Эрика отразилось нечто вроде затравленное™. Он вдруг представил, что так долго добирался сюда лишь затем, чтобы получить пулю. И Дмитрий почувствовал его страх. Не наигранный, как в прошлый раз, а самый что ни на есть настоящий. Страх обреченного.
— Работенку, говорите? — тихо переспросил Лесков. — Забавно…
— Что тебя так забавляет? — Эрик ответил слишком быстро и слишком эмоционально, чем еще больше выдал свой страх.
— Не представлял, что столь востребованный «работник» может числиться на бирже труда. Впрочем, незаменимых нет, не так ли?
— Я бы посмотрел, где бы ты числился, после… после того, как перестреляешь чуть ли не половину своего бывшего руководства. Как видишь, я передал «привет» от Черного Барона… А потом в меня всадили столько пуль, что я сбился со счета.
Никакой реакции. Дмитрий снова молчал, испытывающе глядя на своего собеседника.
«Ну что же ты тянешь, тварь?» — в отчаянии подумал Эрик. «Не хватало еще сдохнуть прямо здесь на этой долбаной кушетке, дожидаясь твоего ответа».
— Даже не поблагодаришь? — снова вырвалось у Фостера.
— О какой благодарности идет речь? — Лесков вопросительно вскинул бровь.
— О разной. Как на счет милосердия?
— Милосерднее будет застрелить вас, чтобы вы не мучились…
В глазах Эрика снова вспыхнула ярость. Казалось, его раны даже болеть стали меньше после такого заявления.
— Знаешь что, Барон, — сквозь зубы процедил он. — Ты… Ты одним махом уничтожил всю мою жизнь… Из-за тебя я потерял дом, репутацию, неприкосновенность. Еще немного… и меня вообще бы убили. У меня не осталось ничего, кроме как приползти сюда и выклянчивать твое покровительство. Тебе не кажется, что ты мне немного должен?
— Нет.
— Дай мне шанс доказать, что я могу быть тебе полезен!
— Сейчас вы не более, чем кусок мяса, на который придется потратить Бог знает сколько времени и лекарств.
Услышав эти слова, Эрик снова повысил голос. Злость внезапно придала ему сил.
— Черт подери, я — полукровка! — воскликнул он. — Дай мне неделю, и я снова начну бегать, как долбаный гепард. Ну же, Барон, всего один шанс! Клянусь, я не предам тебя… Хочешь — проверь мои мысли. Я пришел сюда не для того, чтобы тебя убить. Если ты меня выгонишь, мне… Мне больше некуда деваться.
Стук в дверь заставил Эрика прерваться. Он затравленно посмотрел на дверь, затем перевел взгляд на Лескова. В этот момент ему показалось, что едва сюда кто- то зайдет, приговор будет немедленно приведен в исполнение. К тому же Лесков снова не ответил на его вопрос. Вместо этого Барон обратился к стучащему, приглашая его войти.
Как оказалось, это вернулся тот белобрысый тип, присутствие которого так раздражало Эрика еще несколько минут назад. Но следом за ним заявился еще один. Тот, кого Фостер все это время мечтал убить даже сильнее чем Лескова. Это был тот самый «энергетический», из-за которого Эрик провалил задание.
«Если выживу, тебя я убью первым, сука!» — зло подумал наемник, глядя на длинноволосого мужчину в белом медицинском халате.
Словно почувствовав его мысли, доктор Вайнштейн задержал на нем настороженный взгляд. Он вряд ли узнал бы в этом раненом Призрака, если бы не его энергетика. Истерзанная, рваная, нестабильная. Она обрушилась на Альберта тяжелой волной, отчего на лице доктора на миг отразилась болезненная гримаса. В эту минуту ему даже захотелось поскорее покинуть комнату и спуститься как минимум на несколько этажей ниже, чтобы перевести дух. Но он все же заставил себя остаться.
— Очухался, крыса? — холодно поинтересовался Алексей, взглянув на Фостера. Слово «крыса» было Эрику понятно — наверняка, оно предназначалось ему. А «очухался» он уже слышал прежде, и это слово по-прежнему ассоциировалось у него с ушами.
— И тебе доброго дня, — отозвался Эрик, болезненно осклабившись. Затем он перевел взгляд на Альберта. — А он здесь зачем?
— Тот же вопрос я хочу задать вам, — на идеальном английском ответил Вайнштейн. — Но пока не буду. Трудно говорить с полумертвым. Я вколю вам обезболивающее и обработаю раны. Надеюсь, вы не будете мне мешать.
— Главное, чтобы Барон тебе не мешал, — Фостер тихо усмехнулся. — Так что ты скажешь? Дашь мне шанс?