Читаем Сокол-1 полностью

Наступление развивалось трудно. Противник упорно цеплялся за свои позиции. С каждым днем нарастала ожесточенность боев. На земле и в воздухе. Летчики не знали ни минуты отдыха. Взлет за взлетом, и все туда, к переднему краю, который напрягся стальной струной, чтобы вот-вот лопнуть, принеся одним поражение, другим — победу.

Девотченко, Зубарев, Шестаков, Матвеев, Ларионов и другие уставали до такой степени, что совершенно теряли аппетит. Изнуряли колоссальная нагрузка и нестерпимая жара. Приходили немного в чувство лишь на высоте, где попрохладнее. А питались больше всего мандаринами и апельсинами, которых в изобилии было прямо на аэродромах, часто сменяемых в последнее время.

— Долго ждали настоящего дела и дождались — дальше некуда, — резюмировал Андрей Грибов.

— Радоваться надо, а не раскисать, — ответил ему Девотченко.

— Да чему уж тут радоваться…

С Грибовым чем дальше — тем хуже. Он стал вдруг возвращаться домой с полпути, оставляя товарищей. То шасси у него «не убираются», то мотор «барахлит».

Девотченко приказал ему летать в паре с Шестаковым. Лев поговорил с Андреем, ободрил его, посоветовал неотступно держаться за ним, и они в составе эскадрильи отправились в район боевых действий. А там в небе — «каша». Гусевцы ведут неравную борьбу с превосходящими силами противника. Положение их — не позавидуешь. Им ничего не остается, как ожесточенно отбиваться.

То, что произошло дальше, подробно описано в упоминавшейся уже нами книге Александра Гусева.

«Мы дрались с «фиатами» уже на пределе возможного. И в этот тяжелейший момент к нам на подмогу подоспели эскадрилья Ивана Девотченко и два звена из группы Анатолия Серова. Их атака была внезапной, ошеломляющей…

Вдруг замечаю: вдали от меня один из самолетов моей эскадрильи атакуют три «фиата». Летчик оторвался от основной борющейся группы и мог стать легкой добычей врага. Выручить друга я уже не успевал. На помощь ему поспешил пилот из эскадрильи Ивана Девотченко. Как потом я узнал, это был Лева Шестаков. Видя, что один из «фиатов» изготовился вот-вот открыть огонь по машине товарища, Лева ринулся вперед и подставил свой самолет под очередь вражеского пулемета. Лишь по счастливой случайности Шестакова не ранило. Но машина его получила добрый десяток пробоин. Две пули ударили в бронеспинку, а одна прошила кожаные брюки, которыми теперь гордился Лева».

В этом бою Шестаков сбил еще один самолет противника. В этом бою он спас от верной гибели своего побратима по испанскому небу. Но его самого оставил без прикрытия, ушел в сторону ведомый Андрей Грибов…

Вон сколько событий за каких-нибудь пять минут!

В воздушном бою всегда так. Ведь дерутся не машины, а люди, управляющие ими, со всеми свойственными им сильными и слабыми качествами. Воздушный бой — это прежде всего борьба характеров.

…Пока Хозе заделывал дыры на истребителе, Лев латал кожаные брюки и решал нелегкую задачу: как быть ему с Грибовым? Рассказать все как есть — надолго, а то и навсегда приклеить к нему ярлык труса. Кто станет после этого с ним летать? Промолчать — ему же самому медвежью услугу сделать. Как просто такие вопросы решались в детстве! Трусу в глаза говорили, кто он есть, и после этого больше не знались с ним. Тут несколько иное дело. Уже не дети. Ответственные задачи решают. Да еще вдали от Родины. При воспоминании о Родине у Льва тоскливо защемило сердце. Как живут там отец, мать в Авдеевке, как там дела у Тимофея Студенникова и Миши Ничика в Днепропетровске, все ли благополучно у Олимпиады в Киеве? Как бы хотелось получить от них хоть маленькие весточки…

Да, но как же быть с Грибовым? Он должен летать, сражаться, иначе ему тут, в Испании, делать нечего. Домой он сейчас не сможет вернуться, значит, просто пропадет парень. А была бы возможность уехать отсюда — с какими глазами он появится перед родителями, любимой девушкой? Нет, такое представить невозможно. Надо как-то спасать Андрея.

Прибежал посыльный-испанец:

— Компаньере, зовет командир.

Девотченко, глядя в землю, спросил без обиняков, зло:

— Что, опять Грибов ушел из боя?

«Вот тут сейчас и решится судьба человека», — подумал Шестаков…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное