Сокол-1

Все это прямым образом касалось Льва Шестакова, Юрия Рыкачева, Анатолия Комоса, Алексея Череватенко — всех командиров и бойцов эскадрильи — точно так же, как и каждого советского человека.

Лев остро воспринимал все события, происходящие в мире, кровно связывал их с судьбой страны, с делами эскадрильи, со своей семьей. Он не мог себе представить, чтобы его малыш попал под огонь войны, как это было с детьми в Испании. Сколько там погибло, на всю жизнь осталось калеками мальчишек и девчонок? В чем их вина? За что им такая участь?

«Если завтра война…» — пели в строю песню. Она полна тревоги и оптимизма, поднимала боевой дух, внушала веру в наши силы. Но и враг силен. Об этом нельзя забывать.

Время неумолимо приближало к ответственному экзамену — состязаниям на первенство по воздушному бою. Вот где показать свою боеготовность. Но вместе с тем Лев начинал переживать: некоторые летчики никак не могли подняться выше «тройки».

«Может, я чересчур требователен, не с той меркой подхожу к людям?» — думал он иногда. Но ведь его мерка — это мерка реальных боев. Не сражайся он в Испании — не знал бы того, что ему теперь известно…

«Нет, все правильно!» — говорил он себе и не шел ни на какие послабления.

— Комоса — на старт!

— Череватенко — на старт!..

День за днем звучали его команды на аэродроме, самолеты ходили конвейером, задерживаясь на земле только для того, чтобы дозаправиться бензином. В это-то время и случилась поломка при посадке на самолете летчика Лобзаря.

Шестакова, привыкшего к тому, что самолеты возвращались из боя насквозь изрешеченными, это не очень взволновало.

— Пока будут ремонтировать машину — отдохни, а потом продолжишь тренировки, — сказал он Лобзарю.

По-иному посмотрел на это происшествие комиссар.

— Лев Львович, может, нам немного снизить взятый темп? — обратился он к комэску. — Люди от усталости скоро начнут падать.

— Юрий Борисович, если нам сейчас хоть чуть-чуть сбиться с ритма, — все пойдет насмарку. — Понимаешь, люди, как говорится, заведены, настроены. Они сейчас могут горы свернуть. Расслабить их сейчас — загубить дело.

— Против таких доводов возразить трудно. Только сдается мне, Лев Львович, что мы хотим невозможного — всех сделать мастерами воздушного боя. Не надорвемся ли?

— Если стремиться к недосягаемому, то действительно, пуп надорвешь. Но разве мы хотим невозможного? Почему ты так считаешь?

— Да ведь для того, чтобы быть настоящим мастером воздушного боя, нужен, наверное, определенный талант. Можем ли мы сказать, что все наши летчики обладают таким талантом?

— Юрий Борисович, давно известно, что сначала был труд, а потом появились таланты.

— Согласен. Но мы же сплошь и рядом видим: люди делают одно и то же, только у одного получается вкривь и вкось, а у другого — залюбуешься. Значит, у другого все-таки талант.

— А скажи-ка мне, комиссар, что такое КПД?

— Коэффициент полезного действия, — недоуменно ответил Рыкачев.

— Так вот, я думаю, что самой природой в каждом из нас, живущих, заложен в принципе одинаковый КПД. Мы же ничем не отличаемся друг от друга — у всех одна голова, две руки, две ноги.

— И что же из этого следует? — спросил Рыкачев, с интересом следя за развитием командирской мысли.

— А то, дружище, что все мы работаем в равных условиях, а КПД у каждого разный.

— Согласен. Очевидно, дело в том, что одни всего себя отдают делу, а у других усилия распыляются на второстепенные мелочи…

— Совершенно верно. Как говорится, дело не подводит человека, человек его подводит. Дело, если в нем вся твоя душа, никогда тебе не изменит. Так и у нас, в авиации. Возьми хоть самого Чкалова. Всю свою энергию, умственную и физическую, он без остатка отдал своей мечте, единственной цели — быть настоящим летчиком!

— Да, командир, с тобой трудно спорить, — снова сдался комиссар. — Логика у тебя железная. Конечно, без труда не может быть таланта. А раз все дело в труде — надо работать, работать и работать. Только в повседневной текучке, сутолоке как-то забываем мы об этом. И часто нас вполне устраивает средний уровень подготовки летчика, техника, механика.

— А за этим средним уровнем, — продолжал Шестаков, — нередко кроется обыкновенная нерадивость, мешающая нам добиться наивысшего КПД.

— Добьемся! — решительно заверил комиссар.

— Будем стараться вместе.

Это был разговор двух людей, облеченных правом и обязанностью обучать и воспитывать других. В то сложное, напряженное для нашей страны время они умели смотреть на свою ежедневную боевую работу с прицелом на будущее.

Необычно и закончился этот разговор.

— Юрий Борисович, а не кажется ли тебе, что люди утомляются не столько от напряжения, сколько от однообразия? Взлет, зона, пилотаж, атаки, посадки… Давай-ка внесем некоторое разнообразие в нашу учебу. Ну, к примеру, завтра организуем стрельбу из пистолета в тире…

— А по вечерам встречи по волейболу, футболу, — добавил Рыкачев, зная приверженность командира к спорту.

— Отлично! А там смотришь — вечер самодеятельности в воскресенье организуем.

— И командир будет его вести…

— А почему бы и нет? С удовольствием.