Сокол-1

И Лев со своими помощниками горячо взялся за дело. Все было подчинено предельно напряженному ритму боевой учебы. Появился состязательный дух: кто лучше атакует, кто первым откроет огонь, кто ловчее вывернется из-под удара. Даже Жора Лобзарь так увлекся, что начисто забыл свою теорию о «спокойной жизни» в транспортной авиации.

И когда январские туманы вынудили летчиков сидеть на земле — они не находили себе места. Шестаков это время использовал с наибольшей эффективностью: сделал детальный анализ учебных воздушных боев, подвел первые итоги, а затем провел целую серию занятий по тактике действий авиации в Испании. Это были уроки, которые запомнились каждому на всю жизнь. Запомнились и сослужили добрую службу, когда черные тучи в июне 41-го нависли над нашей страной.

Шестаков с особым волнением рассказывал о борьбе с франкистской авиацией. Как раз в те дни пришло печальное известие: фашисты захватили Барселону — первый испанский город, увиденный Львом и полюбившийся ему. В памяти всплыли слова экскурсовода коммуниста Педро о том, что враг не бомбит богатые кварталы центра города — надеется еще вернуться. Тогда в возможность этого почти не верилось.

Как там сейчас чувствуют себя ребята, сменившие летчиков эскадрилий Гусева и Девотченко? Ох, и тяжело им, наверное. Взять бы да и махнуть туда со своими орлами. Вот была бы радостная встреча! Только сейчас не та ситуация. По всему видно, что республиканской Испании уже не поможешь. Ведь мрачная тень войны нависла над Европой, она приближается и к нашим границам. Надо готовиться к большим боям. Об этом и правительство заботится — пополняет эскадрильи молодежью. В первой половине февраля Шестакову представилась группа выпускников Сталинградского авиационного училища. Среди них выделялся чем-то отдаленно напоминавший Платона Смолякова совсем юный летчик Алексей Череватенко. Он, как и его товарищи, во все глаза глядел на командира эскадрильи — капитана с двумя орденами на груди — и не верил, что посчастливилось служить под началом такого героя. А ведь разница-то между ними была всего в два-три года.

Романтики, они ожидали, что первые слова Шестакова будут высокими и значительными, а он спокойно и просто задал самый прозаический вопрос:

— Вы давно что-нибудь ели? Наверное, проголодались?

Пришлось ребятам отправиться в столовую, а затем уж состоялся обстоятельный разговор с командиром. Он тщательно ознакомился с летными книжками выпускников.

— Маловат самостоятельный налет, — сделал заключение.

— В этом мы не виноваты, — ответил за всех Череватенко.

— А я и не говорю о том, — сказал Шестаков. — Просто досадно, почему в училищах так много дают теории и совсем мало практики? Надо готовиться к борьбе с сильным и коварным противником. Я убедился в Испании, фашиста голыми руками не возьмешь. Воевать умеет, и техника у него что надо.

Молодые ребята впервые слышали подобные откровения. Командир-«испанец» знает, что говорит…

Парни задумались над его последними словами, он заметил это, добавил:

— Но вообще-то не так страшен черт, как его нам малюют, бить его можно и в хвост и в гриву! Только для этого нужно боевое мастерство, а оно само не приходит, его нужно добывать, как шахтер уголек. С этого мы и начнем. Но сначала я лично проверю вас в полетах.

О том, как проходила проверка, рассказал в своей книге «Небо Одессы, 1941» полковник запаса Герой Советского Союза А. Череватенко. Вот что он пишет:

«На третий день мы с Шестаковым поднялись в воздух. Сидел он во второй кабине учебно-тренировочного истребителя, контролируя мои действия. Я боялся допустить малейший просчет при выполнении фигур пилотажа. Во время виража, что называется, перестарался, перетянул ручку, машина задрожала и едва не свалилась в штопор. Капитан вовремя отжал ручку управления от себя, после чего упражнение повторили несколько раз. Посадка прошла хорошо. Спрашиваю: какие будут замечания?

Комэск отчитал меня по первое число за ненужную спешку. Советовал вырабатывать в себе хладнокровие, делать все плавно, не обращать внимания на того, кто находится в задней кабине. Потребовал четкого выполнения виража, переворота через крыло, петли Нестерова. Предупредил, что плохо летать не разрешит. Я должен летать только отлично».