Сокол, № 1, 1991

«Почерк» схож: продуманность, наглость, безбоязненность и, наконец, оперативность действия. Что они искали? Нашли или нет? Из вещей ничего не пропало, забрали только деньги, около тысячи рублей остались от похорон, А взять будь это простые грабители, было что: импортная видеоаппаратура, норковая шуба, редкий фарфор соответствующей цены, золотые украшения в шкатулке на немалую сумму, серьги с бриллиантами в ушах хозяйки… Не успели? Ну уж, времени у них было вдоволь. А вот деньги прикарманили… Вопреки приказу? Деньги не пахнут… Кто отдал приказ? И что, что хотели они от вдовы Лукашова?!

— Тина, эти типы вас о чем-либо спрашивали?

— Нет, — ответила она, не задумываясь.

Ее глаза смотрели на меня с такой кротостью, что я на этот раз ей поверил. Не спрашивали… Это значит, что о существовании тщательно замаскированного сейфа-тайника, который был прикрыт массивным книжным шкафом, им было известно давно. Тогда выходит, что они ничего не нашли? И хотели «поспрашивать» Тину Павловну на свой манер, но им помешали…

— Сергей Петрович! — вывел меня из задумчивости голос Ивана Савельевича. — Ходь сюды…

— Я сейчас, — мягко отстранил я руку Тины Павловны и подошел к следователю.

— Оцэ я тут кой-кого поспрашував… — зашептал он мне на ухо. — Суседей… Так они видели, шо эти уехали на «Ладе» новой модели.

«Лада»! Уж не та ли, которую я видел, когда возвращался от Тины Павловны? А если так, значит… Значит, они вели за домом наблюдение! И мое посещение вдовы Лукашова не осталось незамеченным. Вот почему они проникли в квартиру почти сразу после моего ухода — боялись, что опоздают…

— Чи ты заснув? — теребил меня за рукав Иван Савельевич. — Ото я и кажу, можэ, воны и дачу… того…

Дача! Какой я осел! А ведь все так просто…

— Иван Савельевич! Ты тут сам… крутись, а я помчал.

— Куды? — вытаращился на меня следователь.

— На… На кудыкины горки… — едва не сорвался я, чтобы ответить совершенно народной мудростью, — вовремя вспомнил о присутствии Тины Павловны.

— Проснись! Да проснись, чтоб тебя! — едва растолкал я сержанта-водителя, который сладко посапывал на разложенном сиденье. — Поехали, ну! Жми на всю железку…

КИЛЛЕР

Если и есть земной рай, то я изведал его за эти две недели здесь, в этом прокаленном насквозь бешеным южным солнцем аду. До меня Ольга не знала мужчин. Каким неизъяснимым блаженством полнилось все мое естество, когда я сжимал ее в объятиях! Она что-то робко лепетала, а я целовал ее, целовал…

Во мне что-то сломалось, какой-то очень важный стержень, на который была нанизана вся моя сущность.

Почему я такой? Неужто мне на роду написано быть убийцей, человеческим отбросом, способным из-за денег на все? Неужели я настолько пропащий, что мне уже не узнать никогда простого человеческого счастья быть любимым и любить, стать мужем и отцом?

Эти проклятые вопросы доводили меня едва не до умопомрачения, по ночам я стал мучиться бессонницей.

И когда мне уж совсем становилось невмоготу, я с неистовством приникал к губам Ольгушки, словно страждущий путник к роднику, и упивался ее свежестью и безгрешной чистотой…

Все это было… Теперь мне кажется, что это был сон…

Все закончилось в одночасье, когда постучала в дверь нашей комнаты субботним вечером чья-то уверенная рука. В это время мы лежали в постели, воркуя, как два голубка.

— Кто? — спросил я как можно спокойнее, прижимаясь спиной к стене у двери.

— Свои… — скрипнуло ржаво за дверью.

— У меня нет своих, — упавшим голосом ответил я, стиснув зубы до скрежета.

— Не дури. Открывай. Мне некогда тут трали-вали разводить.

Этот ржавый скрипучий голос я бы узнал из тысячи других в любой толпе. Я даже замычал от ненависти к этому человеку.

— Смотри не пальни из-за двери. С тебя станет…

— Погоди чуток… Оденься… — обернулся я к Ольге, которая, затаив дыхание, смотрела на меня исподлобья.

Трус я поганый, сморчок, сявка! Не хватило у меня духу признаться… нет, хотя бы намекнуть, кто я на самом деле, когда она спросила, почему я ношу оружие.

Сказал, что сотрудник… уже и не помню каких органов, отдыхаю после опасного задания. Эх! А ведь она все поняла бы и простила, скажи я ей всю правду. И уехать нужно было из этих мест, не медля ни дня. Куда глаза глядят уехать. Главное-вдвоем…

Теперь — поздно…

— Заходи, — щелкаю я замком и поднимаю наган.

— Ну-ну, не балуй, красавчик! — с настороженным прищуром глядя на меня, входит, пнув дверь ногой, широкий, как шкаф, Додик. — Спрячь «пушку».

Додик смотрит на Ольгу, которая сидит в халатике на краю кровати, зажав кулачки между колен.

— Недурно устроился… Отдых по первому классу… — скалит зубы.

И умолкает, натолкнувшись на мой взгляд. Вовремя — скажи он сейчас хоть одно поганое слово в ее адрес, лежать бы ему тут вечным молчальником с пулей в фиксатой пасти.

— Нужно поговорить… — хмуро бросает он. — Выйдем…

Я успокаивающе улыбаюсь Ольге и выхожу вслед за ним, стараясь скрыть клокочущий во мне гнев. Мы садимся на скамью у ворот, я снимаю комнату в частном секторе на окраине городка.

— Тебя вызывает шеф, — тихо скрипит над ухом Додик. — Возьми… — сует мне в руки кусочек картона.

— Что это?