Сокол-1

Томительное бездействие после столь напряженной боевой жизни, сознание, что пришлось покинуть город, за который пролито столько крови, тревога за полк, за людей — все это огорчало, терзало, мучило.

— И зачем нас посадили на эту злосчастную посудину?! — возмущался Шестаков. — С полком куда легче было бы…

— Таким было решение командующего оборонительным районом, — ответил Верховец. — Он решил любой ценой сохранить весь руководящий состав для предстоящих боев в Крыму. Тут мы ничего изменить не могли.

— Руководящий состав сохранится, а где гарантия, что нам будет кем руководить? Доберутся ли летчики до Крыма? Вон какая погода — буря, ливень.

— Старшими групп пошли надежные люди, — попытался успокоить командира Николай Андреевич. — Думаю, все обойдется…

Но у него самого кошки скребли на душе. И неспроста. Уже первая группа во главе с Алексеем Череватенко приземлилась в крымском поселке Кунан, но без комиссара эскадрильи Дубковского. Ни сам Череватенко, ни Королев, Тараканов, Педько, Серогодский, ни другие летчики группы не видели, куда девалась его машина. Неужели что-то случилось над морем? Тогда никому уже не удастся узнать о последних минутах Дубковского.

Но в гибель его никто не хотел верить. Находчивый, решительный, любивший жизнь комиссар не мог уйти из нее вот так, незаметно.

Надеялись, придет транспортный «вульти», может, его экипаж знает что-либо, дающее основание считать Дубковского живым.

Но и «вульти» задерживался… Все страшно обрадовались, когда итальянский тихоход появился на горизонте. Это был его последний рейс: коснувшись земли, он начал на пробеге рассыпаться по частям. Хорошо хоть никто не пострадал. Майор Рыкачев, соскочив на землю и убедившись, что все живы и невредимы, прощально взмахнул рукой в сторону покосившегося полуразрушенного самолета, сказал:

— Спасибо, старина, ты свое отслужил…

Он тут же организовал эвакуацию «вульти» с летного поля: вот-вот должны прийти Блохин с начальником штаба на УТИ-4.

— Товарищ майор, — обратился к Рыкачеву Череватенко, — Дубковский, где-то отстал…

— Феодосий? Вот напасть-то. Ничего не видел. Может, где на вынужденную сел? Подождем до утра, а с рассветом можно на поиски отправиться.

Гибель летчиков в бою прибавляла многим седин, но воспринималась как неумолимая неизбежность. А вот с потерями случайными никак не могли примириться.

Такие жертвы Шестаков и Верховец не умели прощать ни себе, ни другим. После каждого случая принимали самые энергичные меры для повышения выучки летного состава. В результате подобные ЧП прекратились. И вот нет Дубковского… Да что-то и Блохин задерживается — ведь вечереет уже. На всякий случай решили пораньше включить прожекторы, чтобы их лучи стали своеобразными ориентирами.

Мрачные, расстроенные, отправились ужинать в наспех переделанную под столовую глинобитную мазанку.

Несмотря на трудный день, аппетит у всех плохой. У каждого одна мысль: где Дубковский, Блохин, Никитин? Живы ли?

Ужин подходил к концу. Рыкачев, Череватенко уже молча поднимаются с мест, и тут раздается скрип входной двери. Она открывается, и в ее проеме все видят здорового улыбающегося комиссара эскадрильи.

— Полгоры с плеч! — восклицает Череватенко, бросается к Дубковскому, начинает обнимать его.

— Откуда? — спрашивает Рыкачев.

— Пешком от Ак-Мечети.

— А где машина?

— Там осталась, целехонька, горючего нет.

— Значит, совершил экскурсию по крымской земле?

— Выходит, что так.

— Ну, молодец. Рад за тебя. Завтра заберем твой самолет, а теперь будем ждать Елохина с Никитиным.

— А что, и их до сих пор нет?

— В том-то все и дело, — снова помрачнев, ответил Рыкачев.

Наступил новый день и добавил переживаний: не пришла группа Демченко. Где она, что с ней стало — неизвестно.

Не пришла она ни на второй, ни на третий день.

17 октября отправились в Ак-Мечеть за самолетом Дубковского.

Заправили его горючим, Феодосий тут же взлетел. Кобельков с техником, механиком отправились полуторкой. Ехали мимо местного порта, остановились посмотреть. Как раз в это время в него вошел торпедный катер. Кобельков случайно глянул и обомлел: на палубе стояли Никитин и Блохин. Николай Яковлевич глазам своим не поверил, думал померещилось. Но нет, это они.

…Буря и ливень сделали свое дело — Елохин сбился с курса. Пока восстанавливал ориентировку — подошло к концу горючее. Пришлось искать, куда бы можно было приземлиться. Подвернулась песчаная коса. Шлепнувшись на нее, вылезли из кабин, куда ни погляди — море.

— Вот и стали мы робинзонами, — сказал далеко не веселым голосом Никитин. — Остановка только за Пятницей…

— Как бы вместо Пятницы сюда фрицы не пожаловали. Кто его знает, где мы сели, — ответил Елохин.

Было не до сна, всю ночь бодрствовали.

С рассветом отправились обследовать косу. Она оказалась довольно большим островом, заросшим чахлым кустарником.

Были в полной уверенности, что они одни. И вдруг из кустарника раздался выстрел и вслед за ним окрик: «Стой, кто идет?».

— Вот и Пятница объявился, — не удержался сострить Никитин и тут же громко отозвался: — Не стреляйте, мы свои!