Сокол и Ласточка

– Вы ошарашены, – констатировал капитан. – Еще бы! Только пообещайте, что будете держать язык за зубами. Я хочу полюбоваться на физиономии моих ребят, когда я сообщу им эту новость.

– Хорошо. Я никому не скажу.

Девочка повернулась и вышла из кают-компании.

«Что у тебя на уме? Что? Что? Что?» – спросил я.

Она рассеянно погладила меня по спине.

* * *

Фрегат уже вышел в открытое море и резво бежал к горизонту, покачиваясь на крутой волне. На вантах и реях остались с полдюжины марсовых, выполнявших приказы лейтенанта Гоша. Остальные матросы сгрудились вокруг деревянной клетки, разглядывая рабынь. Неукротимая Марта совсем осипла от брани. Она все так же крыла слушателей и грозила им костлявыми кулаками, но ее слова перекрывал шум ветра.

Летиция встала за спинами мужчин и с непонятным мне интересом стала наблюдать эту малоприятную сцену. Моряки переговаривались, обсуждая стати пленниц. Многие, если не все, в порту наведались в публичный дом и утолили телесный голод, поэтому дискуссия носила не плотоядный, а умозрительный характер, будто ценители ваяния разглядывают выставку скульптур. За главных знатоков считались боцман Выдра и плотник Хорек.

– Такие злюки бывают очень страстными, – говорил Выдра, показывая на ярящуюся Марту. – Что тоща, это даже неплохо. Когда на женщине много мяса, в ней мало жару, а подвижности и того меньше.

Хорек с этой точки зрения соглашался, но ему больше было по нраву «черное дерево»: негритянки-де нежней и благодарней. Я прямо-таки заслушался, когда он, проявив недюжинные способности к поэтической аллегории, принялся описывать молодым матросам науку обращения с женщиной. Сначала, мол, по ней нужно пройтись «топориком», чтобы придать «полешку» нужную форму. Потом проехаться «фуганком», убирая сучки и заусенцы. Наконец, продрать «наждачком» – и баба станет вся гладкая, покорная, хоть лаком покрывай. Каждую метафору плотник объяснял при помощи жестов, чтоб у публики не осталось сомнений, что он имеет в виду.

Увлекшись, лектор подошел к клетке слишком близко и сделал неосторожный жест – показал рукой на Бубу (или Муму?), которая понравилась ему рельефным контуром «кормы». Марта воспользовалась этой оплошностью, просунула лицо меж брусьев и вцепилась поэту зубами в палец.

Поднялся крик. Громче всех орал укушенный, остальные шумели, пытаясь ему помочь. Мегера держала палец мертвой хваткой, по ее губам стекала кровь.

– Доктор! Эта акула прокусила мне палец до кости! Помогите! – жалобно воззвал к нам плотник, когда его наконец оттащили.

– Промой рану ромом, замотай тряпкой и никогда больше не оскорбляй женщин, – отрезала Летиция, после чего повернулась и двинулась назад, в сторону кают-компании.

Я поймал озадаченный взгляд, которым мою питомицу проводила бешеная Марта.

– Катись в задницу, красавчик! Мне не нужны заступники! – прохрипела она, но без всегдашней злобы.

«Ты куда, куда, куда?» – допытывался я, едва удерживаясь на плече – так быстро шагала девочка.

– Надоела, отстань!

Она сбросила меня, но я не отставал и прошмыгнул в каюту, едва Летиция открыла дверь.

Внутри был один Дезэссар, склонившийся над картой.

– Что еще? – недовольно молвил он.

– Я хочу покинуть ваш корабль. Мне ничего не нужно. Ни компенсации, ни доли сокровища – можете взять ее себе. Дайте ялик, я вернусь в Форт-Рояль.

Капитан изучающе уставился на нее. Его редкие брови сдвинулись.

– Я похож на болвана? Вы решили рассказать про Сент-Мориц губернатору. Рассчитываете получить от него больше?

– Ничего подобного. Просто мне с вами не по пути. Чтоб вам было спокойнее, можете подождать, пока «Ласточка» отойдет от Мартиники подальше. Пусть баркас спустят на воду к полуночи.

Брови капитана вернулись в исходное положение, на губах появилась улыбка. Должно быть, он посчитал, сколько денег ему достанется за паршивый баркас (на «Ласточке» еще оставались ялик и большая шлюпка).

– Глупо. Но дело ваше. Напишите вот на этой бумажке, что отказываетесь от своей доли в пользу капитана Дезэссара. А также, что не будете иметь ко мне претензий из-за невыполнения условий контракта.

Летиция без колебаний выполнила его требование.

Все это мне очень не нравилось. Что она задумала?

Глава восемнадцатая Ненастоящая женщина

Скоро я это узнал.

– Отче, благословите на преступление, – сказала девочка монаху, вернувшись в каюту.

– На какое? – встревожился тот.

– На государственную измену.

– Ну, это не самое страшное из злодеяний, – заметил отец Астольф. – Господу Богу все равно, к какому мы принадлежим государству. Лишь бы ваше намерение не покушалось на нравственность.

– Я собираюсь освободить из плена подданного враждебной державы…

Капеллан кивнул:

– Что ж, это дело, угодное Господу. Вот и в Писании сказано: «К свободе призваны вы, братие».

– Но это еще не все. Вероятно, мне придется нанести увечье средней тяжести человеку, который встанет на моем пути.

Францисканец расстроился:

– А вот на это я вас благословить не могу. Даже плохому человеку наносить увечье нехорошо.

Она вздохнула: