Сокол и Ласточка

Огонек лампы ритмично колебался, окрашивая низкий потолок красноватым светом. На верхней койке мирно спал монах – этому качка была нипочем. Но спала и Летиция. Отличный знак! Дыхание ее было ровным, на приоткрытых устах застыла полуулыбка. Я возблагодарил Будду, Иисуса, деву Марию и всех прочих небесных покровителей. Утром моя девочка проснется здоровой!

Погасил лампу взмахом крыла, сел на подушку и тоже уснул. Морской воздух и хорошая волна для меня – самое лучшее снотворное.

Насколько я знаю из рассказов и чтения книг, люди могут увидеть во сне самые разные вещи. Подчас совершенно не связанные с человеческим бытом. Мне же всегда снятся только птицы, хотя волей судьбы я с самого рождения отторгнут от мира себе подобных. Если я болен или удручен, на меня нападает стая черных воронов. Если все хорошо, грезятся райские птицы. Если ни то ни се – воробьи да сизые голуби.

В первую ночь плавания на фрегате «Л’Ирондель» мне снились сладкозвучные соловьи, певшие все громче и громче, так что в конце концов я проснулся.

Зажмурился от солнечного луча, пробивавшегося сквозь щели орудийного порта. Ощутил аромат волос моей Летиции. Она, кажется, тоже недавно пробудилась и с удивлением озиралась вокруг.

Корабль легонько покачивало на плавных волнах Сквозь мирное поскрипывание и плеск моря слышался чистый, звонкий голос. Его-то я во сне и принял за соловьиный.

…Ведь ласточка жмется к земле, ахой!
А сокол высоко летает! —

с чувством вывел певец.

Меня поразило, что песня доносится не из-за парусинового полога, где располагался кубрик, а снаружи, со стороны моря.

Это озадачило и Летицию.

Она встала, открыла порт и вскрикнула от неожиданности.

С той стороны в люльке висел юнга и красил борт.

– Мое почтение, мэтр Эпин! – поздоровался он. – Прошу извинить, если потревожил. Боцман велел закрасить крышки пушечных портов.

Обычная уловка корсаров: прикинуться невооруженным купеческим судном, чтоб можно было поближе подобраться к добыче. Порты, по военно-морской традиции, обычно белят, но если их покрасить черным, в цвет борта, издали кажется, будто на корабле нет пушек.

– Доброе утро, Ракушка, – поприветствовала юнгу Летиция (молодец, запомнила имя, хотя видела мальчишку всего один раз, во время осмотра). – Пой, пой. Ты мне не мешаешь.

Она затворила порт и стала переодеваться, благо капеллана в каюте не было.

Юнга снова затянул свою песню. В последующие дни нам предстояло услышать ее еще множество раз, хоть и не всегда в таком приятном исполнении.

На всяком уважающем себя корабле обязательно есть собственная песня, нередко обыгрывающая имя судна. Экипаж фрегата «Л’Ирондель» обожал балладу о быстрокрылой ласточке, что снует день-деньской по своим птичьим делам, а над нею высоко-превысоко кружит сокол. Скромная птаха любуется этим принцем неба, занимаясь повседневными заботами, и мечтает о несбыточном.

Эта песня нам с Летицией полюбилась. Конечно, ее содержание не выдерживает никакой критики. У ласточки не может возникнуть желания спариться с соколом. Во-первых, это невозможно с точки зрения биологии, а во-вторых, хищник ее просто сожрет. (Жуткие твари эти соколы, доложу я вам, хотя летают, ничего не скажешь, красиво.) Но все равно приятно, когда люди поют о пернатых с искренним чувством, без всегдашнего своего пренебрежения к особям иного, нечеловечьего устройства.

Матросские песни всегда очень длинны, ибо поют их для облегчения монотонной и неспешной работы. Я так и не понял, сколько в балладе куплетов. Ласточка выполнит какое-нибудь из своих бесчисленных дел – добудет прутик для гнезда, поймает козявку и так далее – и замирает, глядя в небо.

После каждой строфы исполняется припев:

Ни взмыть, ни прижаться к его крылу
Вовеки – она это знает.
Ведь ласточка жмется к земле, ахой!
А сокол высоко летает!

Как во всех хороших песнях, смысл здесь совсем не в том, о чем поется. Полагаю, безвестный сочинитель вложил в неуклюжие строчки мечту о другой жизни, которой у простого матроса никогда не будет. Впрочем, на корабле всяк распевал о ласточке и соколе на свой лад – кто грустно, кто беззаботно, а кто и насмешливо, – возможно, вкладывая в слова свое значение.

Ни разу не довелось нам услышать историю ласточки до до конца. Всегда что-то мешало. А может, песня ничем не кончалась? Такое бывает.

В первое утро юнга Ракушка услаждал наш слух недолго.

– Сколько времени, такой-рассякой, ты будешь возиться на одном месте? – заорал сверху боцман. – Линька захотел, огрызок?

И чудесная серенада оборвалась.

Но свое дело она сделала – задала настроение первому настоящему дню плавания (вчерашний не в счет).

Летиция оделась, посадила меня на плечо и поднялась на палубу.

– Боже, какой простор! – ахнула она.

Мир Будды, Аллаха и Иисуса был золотисто-голубым сверху и золотисто-синим снизу; он благоухал свежим бризом и соленой волной; края двух составлявших его сфер – морской и небесной – смыкались на горизонте.