Сокол и Ласточка

– Спокойно, дитя мое. Делайте, как я скажу, и все будет хорошо… Велите дать ему кружку рома, чтоб притупить боль.

– Влейте в него рома! Живо! – крикнула Летиция по-французски. Она была бледнее изувеченного матроса, но голос у нее не дрожал.

– Теперь пусть его посадят на стул и крепко возьмут за руки и за ноги… Очень хорошо. Вылейте на рану рому, чтобы избежать заражения.

– А-а-а-а-а!! – заорал Коряга, но ему не дали вырваться.

– В зубы – пулю, не то мы все оглохнем…

Обливающийся холодным потом матрос закусил кусок свинца.

– Выдвиньте ящик с хирургическими инструментами. Возьмите вон те щипчики, маленькие… Нужно вынуть из раны мелкие осколки кости, иначе случится нагноение. Отлично! – одобрил капеллан действия лекаря, не обращая внимания на стоны раненого. – Снова полейте ромом… Учили ли вас вышивать?

– О да, – глухо ответила Летиция. – В пансионе (по-латыни получилось «in gimnasium») мы только этим и занимались.

– Так представьте, что вышиваете гладью. Берите иголку и нитку. Стежки не должны быть слишком частыми.

Здесь Астольф перешел на французский, обратившись к Коряге:

– Перестань орать, сын мой. Ты мешаешь мне молиться.

Еще через минуту операция была закончена. Лекарь залепил рану мхом и обвязал тряпкой.

– Ну вот и все, – объявила моя девочка с небрежным видом. – Пустяковое дело.

Капитан за шиворот вытащил Корягу в кубрик, пригрозив:

– Будешь ворон считать, я тебя в следующий раз не к доктору отправлю, а велю линьками выдрать!

И удалился, не сказав Летиции ни слова.

Зато один из старых матросов, столпов корабельного общественного мнения, прошамкал беззубым ртом:

– Эпин-то наш дело знает. Важно рану зашил. Колет иголкой, будто колючкой.

Другой подхватил:

– Верно! Колючка и есть. Доктор-Колючка!

Раздался дружный смех, и я понял, что имя корабельного врача стало его прозвищем. А еще я понял, что команда приняла новичка. Теперь можно было немного расслабиться – дела складывались лучше, чем я ожидал.

* * *

Я уже упоминал о том, что покачивание волн и морской воздух являются для меня превосходным снотворным. Обычно бóльшую часть плавания я провожу в полудреме, а то и в самом настоящем сонном забытье. Магический мир потусторонних видений то затягивает меня в свой омут, то выпускает обратно. Я предаюсь мимолетным грезам и неспешным размышлениям. Палящее солнце, пронзительный ветер, проливной дождь – все мне нипочем. Могу спать хоть по двадцать часов в сутки, делая перерывы, только чтоб немного размять крылья или подкрепиться.

В каюте было душно, тесно, неуютно. Я облюбовал себе отличное местечко под кормовым фонарем, откуда удобно наблюдать за палубой и любоваться пенной дорожкой за кормой.

Однако моему мирному уединению сильно мешала корабельная дворняжка, облаявшая меня при первом визите на «Ласточку». Это сварливое и невоспитанное создание, кажется, ревновало меня к матросам. Дело в том, что после истории с оторванным пальцем частица почтения, которым команда прониклась к доктору, распространилась и на мою персону. Никто мне не докучал, не приставал с идиотскими дразнилками типа «попка-дурак», а некоторые моряки при вечерней раздаче чарки даже угощали меня ромом, обнаружив мою симпатию к этому славному напитку.

Вот брехливая Селедка меня и невзлюбила.

Первый раз она едва не застала меня врасплох. Подпрыгнула, щелкнула зубами прямо у меня перед клювом, так что от неожиданности я свалился за борт и, не будь у меня крыльев, наверняка утонул бы, на что мерзавка несомненно и рассчитывала.

Я, конечно, вернулся и с размаху клюнул ее по уродливому приплюснутому темени, но после этого конфликта пришлось переменить место дислокации. Отныне я сидел на салинге бизани, где гнусная тварь не могла причинить мне вреда и только тревожила мой сон назойливым лаем.

Забегая вперед, скажу, что милосердное Провидение со временем избавило меня от этого врага. Во время бури у португальских берегов Селедка пала жертвой своей собачьей кармы – волна смыла дворняжку за борт, туда ей и дорога. Ничто больше не нарушало мой дремотный покой. Дни слились в единый умиротворяющий поток.

Раз или два в день я наведывался к моей питомице, чтобы проверить, как у нее дела. Все шло неплохо, «лекарь» отлично справлялся со своими обязанностями, в чем я мог убедиться, заглядывая в дневник, который исправно вела Летиция.

Перевернув клювом очередную страницу и убедившись, что не пропустил ничего важного, я возвращался к месту своей спячки и с наслаждением смыкал веки.

Правы японцы, когда говорят: «Сон – лучшая часть жизни».

Из-за этой сонной размягченности я утратил бдительность. И в результате произошло то, что произошло.

Глава десятая Дневник Люсьена Эпина