Сокол и Ласточка

Мало кто из докторов обучен науке обезболивания. Тем ценнее дар, врученный мне добрым монахом: белое маковое молочко, из которого можно изготовить сонный эликсир «морфин», а также все прочие необходимые для анестезии ингредиенты. В том числе я получила великое сокровище – настоящий корень мандрагоры, удивительно напоминающий формой человеческое тело.

Растение это встречается редко, и доставать его надо с превеликой осторожностью, ибо, как говорят, оно страдает и даже кричит, когда его выдергивают. Крики эти будто бы способны лишить рассудка всякого, кто их слышит. Правда это или нет, точно неизвестно, однако на всякий случай корень извлекают из земли необычным способом: аккуратно обвязывают растение веревкой, которую прикрепляют к ошейнику сильной собаки. Потом, отойдя подальше, подзывают пса, и тот вытягивает мандрагору. Кричит ли она при этой процедуре, Бог весть. Отец Астольф, не желая искушать Провидение, заткнул уши и ничего не слышал, а у собаки рассудка нет, так что терять ей нечего.

До ночи мы терли, варили, цедили, выпаривали – и получили пузырек спасительного зелья, которое мне очень пригодится. Теперь мой учитель спит, а я решила записать все, что нынче узнала.

25 марта, суббота

Двадцать восьмой день плавания.

Вот еще один разговор с отцом Астольфом, состоявшийся в странных обстоятельствах, но о них позже.

Монах стал объяснять мне, почему на старости лет решил стать морским капелланом, хотя вся его предшествующая жизнь проходила на суше.

Корабль, сказал он, это образ всего человеческого мира, окруженного пустотой и ужасом Вселенной. Притом образ мрачный, не согретый теплом любви, ибо здесь мужчины оторваны от лучшей части своего бытия – жен, детей, матерей. Мужчины без женщин – это проявление всего худшего, что есть в человеке. Как и женщины в отрыве от мужчин. Недаром протестантские вероучители, среди которых было много людей мудрых и достойных (очень смелое утверждение в устах католического пастыря), выступали против мужских и женских монастырей, где часто процветают сухое изуверство или истеричный фанатизм. В соединении полов, в семье заключена великая мудрость Божья. Любящие супруги гасят друг в друге злое, подобно тому как в арифметике перемножение минусов обращается плюсом. Самая отвратительная разновидность людского сборища – это мужчины, соединившиеся для какого-нибудь лихого дела вроде войны или разбоя. Но на земле солдат или разбойник все же не находится в отрыве от большого мира, где есть убежища в виде церквей, мирных хижин или святых мест, источающих благодать. А корабельный экипаж бесприютен и безнадзорен, это плавучий вертеп всевозможных грехов и злых помыслов. Особенно сие верно в отношении корабля корсарского, на котором собраны люди, почитающие себя христианами и добропорядочными гражданами, однако стакнувшиеся ради грабежа и убийства. По мнению отца Астольфа, корсар еще гаже пирата, поскольку тот ощущает себя изгоем и знает, что на берегу его ждет виселица. Корсар же возвращается домой со спокойной совестью и чувством выполненного долга. Самых алчных и удачливых земная власть щедро награждает и провозглашает героями.

Дослушав до этого места, я не удержалась и спросила: «Если вы считаете тех, кто плывет с нами, мерзавцами, зачем вы здесь?»

Он удивился: «А где ж еще быть пастырю, если не с заблудшими овцами? Я врачеватель, исцеляющий души от зла. Мое место там, где самое гноилище. Не в монастырском же мне саду сидеть – благочестивые книги читать да духом умиротворяться?»

Тут важно пояснить, что во время этой нравоучительной беседы мы оба сидели верхом на боцмане Выдре. Это злой человек бешеного нрава. Его боятся все матросы, что для дисциплины, наверное, и неплохо. Скверный характер Выдры, как объяснил отец Астольф, объясняется душевным недугом. Боцман подвержен судорогам эпилептического свойства. Сегодня с ним приключился сильный припадок, так что у меня получилось практическое занятие по падучей болезни.

С бьющимся в корчах эпилептиком следует обходиться вот как. Спеленать руки и ноги, чтоб он не нанес себе вреда; вставить в рот палочку во избежание прикуса языка; потом лить на голову студеную воду.

Пока монах живописал мне мерзость корсарства, я все время тонкой струйкой лила боцману на темя воду из кувшина. Выдра хрипел, грыз палочку, на губах у него пузырилась пена.

26 марта, воскресенье

Двадцать девятый день плавания.

Мы плывем уже целый месяц, а конца все не видно!

Наконец меж туч выглянуло солнце – и опять не с той стороны, где ему следовало. Логан объяснил, что мы сейчас «спускаемся» под норд-вестом к западу, чтобы потом «подставиться» под послеполуденный зюйд-ост. Я с унынием наблюдала, как резво мы «спускаемся», отдаляясь от утреннего солнца и, следовательно, африканского берега.