Сокол и Ворон

«И нет дракона громаднее и страшнее, чем тот, на котором летает Змеиный царь, – писал троутоский учёный. – Мне не довелось увидеть его, но говорят, что он закрывает собой всё»…

– Всё небо, – подсказал Седекий.

Вячко долго рассматривал рисунок, на котором с трудом угадывалось существо, что лежало теперь в оружейной. Больше нарисованный зверь походил на лысую собаку.

– Не похоже на рисунок.

– Поверь мне, княжич, этот учёный был скверным художником. Я видел, как он нарисовал лошадь: получилось больше похоже на свинью, – Седекий позволил себе лёгкий смешок.

– Наш змей слишком мал, чтобы быть драконом, – разочарованно произнёс Вячко.

– Может, он не успел вырасти? – Седекий закрыл книгу. – Ты нашёл всё, что искал, княжич?

– Не совсем. Я хочу попросить найти все, что известно о Змеиных царях.

Настоятель пообещал, что этим немедленно займутся, и проводил его до дверей.

– Княжич, могу ли я просить тебя об одном… обещании?

Вячко едва заметно кивнул, показывая, что слушает.

– Создатель шлёт мне мрачные сны, в них я вижу, что Ратиславию ждёт тихая зима, но с первой водой потечёт кровь. Престол в государстве будет шаток, и теперь, когда в городе северяне, я вижу, что так действительно и будет.

Вячеслав стоял прямо, сложив руки за спиной и пытаясь скрыть своё беспокойство.

– И чего же ты хочешь от меня?

– Я лишь смиренно прошу помнить о том, что Создателем на тебя, княжич, возложена тяжёлая ноша: заботиться о народе Ратиславии и думать в первую очередь о его благе. Это – превыше всего. Я служитель Создателя, Вячеслав. Я превыше всего ценю его волю и его слово, но также должен думать о простых людях. А для них важнее всего мир. Ради мира я был готов закрыть глаза даже на то, что творит лесная ведьма.

– На что ты намекаешь? Говори прямо, я не люблю этих витиеватых выражений. За ними обычно скрывается обман.

Седекий расплылся в улыбке, смотря на него снизу вверх. Лучи солнца на его капюшоне, накинутом на голову, поблескивали в свете свечей.

– Мне нравится твоя прямота, она свойственна всем честным воинам, – сказал Пресветлый Отец, вновь прячась за сложными речами. – Я лишь хочу сказать, что когда нашу землю поглотит смута, нам потребуется твоя честность, верность и единство с народом и семьёй. Если я совершаю грех, принимая ведьму в храме, значит, можешь и ты ради своей семьи и ради своего государства.

– Ты просишь меня простить ведьму? – не поверил Вячко.

Он едва сдерживался, чтобы не сорваться. Из всех людей Пресветлый Отец должен был первым поддержать его в желании наказать Дарину за преступление.

– Я прошу помнить, что Храм закрывает глаза на многое, пока это в его интересах. Но Храм всё видит и действует, когда необходимо.

* * *

Неждана остановилась у часовни, что стояла на перекрёстке. Стены были украшены разноцветными фресками, на которых неизвестный художник изобразил события из жизни разных святых.

– Кто это? – спросила ведьма, касаясь пальцем витых языков огня, окруживших женщину в княжеском платье.

– Моя бабка, княгиня Злата, – пояснил Вячко.

Он подошёл ближе, тоже приглядевшись к рисунку. Злата была изображена прекрасной и гордой, словно птица, взмывающая к небу. Лицо её казалось безмятежным, на губах замерла навеки лёгкая улыбка. Почему-то художник посчитал, что княгиня приняла свою смерть радостно и легко.

Когда в отрочестве Вячко разглядывал эту фреску, то часто гадал, что испытала его бабка в последние свои мгновения. Он давно понял, что иными, чем в жизни, рисовали сражения, красиво привирали в своих песнях сказители, и этот рисунок тоже казался ему лживым. Изучая белое лицо Златы на рисунке, Вячко пытался заглянуть дальше, под слой краски, и увидеть, какой ужас, какую боль испытала его бабка, когда пламя разорвало её изнутри и поглотило вместе с целым городом. Из всех его предков Злата единственная не была похоронена на Калиновых Холмах. Тела её просто не нашли, она обратилась в пепел.

Неждана почти уткнулась носом в стену, рассматривая фреску.

– Что с ней произошло?

– Она была лесной ведьмой, служила лешему в Великом лесу, пока однажды не встретила моего деда, князя Ярополка, который был ранен в бою со Змеиным царём и умирал от яда. Никто не смог его спасти, кроме Златы.

Тихий перелив серебряных струн оборвал его. Звук полился чистый, светлый, как слеза, и Вячко замолчал. Он мотнул головой Неждане, зовя за собой, и пошёл вдоль стены часовни.

На ступенях сидел белобородый гусляр. Он ходил босым, его одежда была дырявой, и одной только ценностью он обладал – гуслями. Прикрыв мечтательно глаза, старик перебирал тонкими длинными пальцами струны.

– Что он делает? – Неждана наклонила голову к правому плечу, нахмурилась.

– Играет.

– В горелки? Разве так играют в горелки?

Вячко не смог сдержать смеха.

– Тихо, послушай.

Мелодия вдруг заволновалась, выплеснулась переливом, точно река по весне, и затихла, потекла медленно, ласково, точно Звеня летней ночью.