Сокол Ясный

Но вот ему вручили старинный топор с выжженными на рукояти знаками небесного огня и повели к Ладиной горе. Вокруг кипел народ: главным образом женщины и девки плясали, скакали, вертелись под беспорядочную гудьбу – все это было призвано разбудить весну и отогнать зиму подальше, чтобы уж не вернулась. Женщины, да еще такие буйные, пугали Пребрана, хотелось держаться от них подальше, но они, как безумные, все прыгали у него перед глазами, так он жмурился на ходу. Неужели среди всего этого придется жить? Звериная тоска по священному покою леса разрывала его грудь под праздничной рубашкой, и все его самообладание было нужно ему, чтобы не броситься с рычанием на этих попрыгушек и не разбить пару голов обрядовым топором Перуна. А что? Если сделать это, от него отстанут навсегда.

Вот шествие миновало мост через уже вскрывшийся ручей и приблизилось к подножию Ладиной горы. Перед воротами Медвежьего двора уже расхаживал Велес – огромного роста, закутанный в медвежью шкуру, с высокой личиной и тяжелым посохом. Только человеческая рука, державшая посох, давала понять, что это все-таки не зверь. Но Пребран не знал, кто это, и вместо лица видел только медвежью личину с необычайно огромными зубами.

При виде Велеса он невольно вздрогнул и крепче сжал рукоять топора. Вокруг своего повелителя носилась, прыгала, вертелась и выла целая толпа в волчьих шкурах – это были лесные и зимние куды. Против Пребрана стоял тот самый мир, из которого он вышел. Он даже остановился, будто разучился ходить. А на самом деле не знал, куда идти: вперед или назад. Он шел прочь от Велесова мира, а тот оказался у него перед лицом. Но это не странно: там все наоборот. Позади женщины и девки в белых и красных одеждах притоптывали, прихлопывали и пели «лели-лели», а впереди беспорядочно скакали и выли серые косматые духи: это было как две реки, текущие навстречу друг другу, и одна должна была одолеть другую. Та река, что знаменовала весенний домашний мир, подталкивала Пребрана в спину побуждала вступить в борьбу с той, лесной и зимней, к которой он сам еще мысленно принадлежал. Он не хотел расставаться с духом Велеса – вот этой рослой мохнатой фигурой с клыкастой пастью вместо лица. Река толкала его на борьбу с самим собой. Но как он мог отступить, когда оружие уже было в его руке?

– Ты кто таков? – низким голосом прорычал Велес и встал, преграждая ему путь к воротам и воинственно держа посох наперевес. – Зачем сюда пришел?

Пребран смешался, забыл, что положено отвечать.

– Скажи: за невестой пришел, за Ладой! – подсказали сзади.

– За Ладой? – повторил Велес. – Ишь, какой шустрый! Нет тебе к ней дороги! Одолей меня сперва, тогда и иди!

– Давай, сынок! – раздался откуда-то из-за спины низкий голос отца. – Давай, наваляй этому чуду-юду, чтоб себя не вспомнил!

Что-то такое Пребран помнил с детства: лет в шесть-семь ему впервые дали в руки деревянный легкий меч и стали обучать владеть им. И уже тогда отец подбадривал его, радуясь первым шагам будущего воина, своего преемника и защитника дешнянской земли.

Он не хотел этой борьбы. Он хотел, чтобы все оставалось по-прежнему, как в предыдущие годы. Но время нельзя остановить. То, что было возможно в шестнадцать и семнадцать, стало невозможно, когда ему пошел двадцать первый год. Само время подталкивало его в спину и сжимало его пальцы на рукояти топора. Оставив все как есть, он обездолит свою мать. И еще есть эта дева – та, которая сидит в подземелье уже почти полгода. Чтобы она наконец увидела белый свет, он должен одолеть это чучело.

Не успев подумать, Пребран шагнул вперед: тело само отозвалось на память детства. А может, и не его детства, а гораздо более глубокую – память всех тех дешнянских Перунов, что в этот день приходили сюда в течение не одной тысячи лет. Ему бросили вызов, и у него не осталось иного выбора, кроме как принять его.

***

Снова на Ладину гору пришел великий праздник – Медвежий день. В который раз – и сама Лада не знала, да и не хотела знать. Для нее от самого зарождения мира повторялся все тот же самый круг: от пробуждения к расцвету, от увядания к закату, а от глубокого зимнего сна к новому возрождению. В городе Витимерове уже с рассвета стоял шум, из окошек валил дым, хозяйки пекли блины. И только сама Лада ничего этого не слышала.

Она лежала где-то глубоко-глубоко в темноте, на самом дне всемирья. В этом сне она была человеком только выше пояса, а ниже – медведицей с черными подошвами и мохнатыми лапами. Человеческая ее половина была стара, слепа и беззуба. Без сил, без глаз, без голоса и почти без дыхания покоилась она где-то в толщах земли, будто самый глубокий корень древнего дерева, лишь каким-то краешком сознания ожидая, что этому сну придет конец.