Сокол на запястье

Впрочем, сейчас раб мало что сознавал. И его, и старуху опоили крепчайшим отваром конопли на кобыльем молоке. Это средство действовало не сразу, сначала вызывая яркие жутковатые видения, а потом погружая человека в сон, мало отличавшийся от смерти. Говорят, у спящих почти пресекалось дыхание и даже удары сердца были едва слышны. Обычай требовал, чтоб слуги, сопровождавшие госпожу в иной мир, умерли от удушья. Их корчи в темной могиле символизировали муки нового рождения, когда ребенок из утробы матери лезет на свет.

Подойдя к яме, процессия остановилась, причитания смолкли и стал слышен стук топоров. Четверо племянников Псаматы сколачивали ей деревянный шатер, на потолок которого после погребения сыпалась земля.

Сани с телом покойной положили на высокую поленницу дров, в зазоры между которыми был предусмотрительно засунут сухой тростник. Багмай с горящим факелом в руках подошла слева. Радка — справа. Ветер в степи был хороший и огонь запылал сразу.

Пока он горел, деловитые арихи в кожаных фартуках под руководством Матери-Хозяйки приносили вокруг него в жертву быков из стада Псаматы. Их мясо можно было жарить на том же костре, в котором горела покойная, ее любимая лошадь и две собаки. Особое уважение усопшей оказывал тот, кто вкушал жертвенной еды с ее огня. Но на всех желающих места не хватало, и потому по сторонам от погребального костровища были разложены огоньки поменьше.

Арихи не считали нужным целиком превращать своих сородичей в пепел. Пусть прогорит бренная земная оболочка, а на том свете Трехликая оденет прибывших в новое платье, которое им уже не сносить вовеки. Поэтому пламя залили как только появился костяк. Обугленные останки Псаматы облачили в рубаху, расшитую бисером, и войлочный островерхий колпак. На почерневшей шее грозной поединщицы красовалась тяжелая медная гривна, окрученная золотой фольгой. Сморщенная кожа умершей, еще кое-где не сошедшая с рук, скрывалась под рядами широких браслетов. В ногах покойной поставили чашу с вином. А в пустые глазницы черепа вбили по длинному осиновому гвоздю, чтоб усопшая из могилы не могла увидеть своих врагов и отомстить — ведь вира уплачена.

После этого Псамату перенесли на деревянное ложе в яме, вокруг него разложили погнутый акинак, расплетенную ногайку, исцарапанное бронзовое зеркало и пробитый шлем. Вещи портили, чтоб они, как и хозяйка, отправляясь в иной мир, были мертвы.

Слева на полу поместили уже впавшего в сон раба-пантикапейца. В ногах — старую ключницу, которая еще бессвязно лопотала, но не понимала, где находится и только время от времени грозно выкрикивала: «Готовьтесь! Хозяйка едет!» От чего у многих мурашки пробегали по спине.

У южной стенки склепа мужья Псаматы сложили кости коня и собак. Сестры, спустившись в могилу, расставили бронзовые котлы с погребальным мясом, амфоры с вином и плетенки лепешек. После их ухода спустилась Багмай и щедро усыпала пол наконечниками стрел.

Потом над головой Псаматы натянули тканый полог, украшенный медными бляшками, а уже поверх него стали укладывать на края могилы продольно распиленные еловые стволы. На этот потолок накидали земли. Курган предстояло засыпать не сразу, а в течение нескольких дней. Пусть первый слой осядет и вдавит бревна как можно глубже. За ним пойдет второй, третий. У богатых семей бывало до девяти слоев. Под каждый из них бросались приношения. Будущей весной Багмай после паводка обязательно досыплет могилу матери и водрузит над ней камень.

Хорошенько закопав покойницу, гости принялись за пир. Радка сидела по левую руку от Багмай. По правую поместился Барастыр, подчеркивая этим, что он никуда не собирается уходить из рода.

— Трудно встретить женщину, настолько великодушную, как ты. — наклонившись к Радке, сказала наследница Псаматы. — Беда привела тебя в нашу деревню. Но знай: я благодарна тебе и отныне ты можешь обращаться к нашему роду за помощью.

— Сбудется по твоему слову. — Радка кивнула. — Но единственная помощь, которая мне нужна, это хорошая лошадь. Я хочу навестить родных. Наша деревня недалеко от Кобыльего холма.

Всаднице показалось, что глаза хозяйки округлились.

— У торетов сейчас неспокойно. — сказала она. — Слухи приходят разные. Лучше б тебе остаться с нами. Или возьми охрану.

Радка покачала головой. Какие бы льстивые слова не говорила сейчас Багмай, ее охрана в степи легко может повернуть оружие против убийцы Псаматы. Нет, она поедет одна, что бы там не болтали про торетов. Сколько она не была дома? Всадница начала загибать пальцы. Выходило пять лет. За это время и тетка, и Ганеш могли умереть…

III

Утром следующего дня Радка, все еще слегка хмельная, выбрала себе кобылку потише и пустила ее на север, оставив восходящее солнце по правую руку. Дорога казалась хорошо знакомой. Но память иногда играет злые шутки. Тропинки оказываются не в том месте и ведут не туда, расстояния то больше, то меньше, чем представлялось, а между двумя «соседними» холмами торчит третий…