Сокол на запястье

Рассчитывая въехать в родную деревню еще до полудня, Радка проплутала вдвое больше. Чалая кобыла была покладиста и понятлива, как собака, но и она диву давалась на всадницу, склонную по сто раз кружить вокруг одного и того же места.

К тому же торетка нервничала. Как-то еще встретят ее дома? Кто из старых обитателей зимника жив? Может и ехать некуда? А завидев на краю деревни у кузницы щуплую фигуру Ганеша, Радка чуть не свалилась с седла. Она и не предполагала, что вид старого недруга вгонит ее в такой столбняк. Внутренний голос подсказывал ей: поворачивай лошадь. Но было уже поздно.

Ганеш завидел приближающуюся гостью и, подбоченясь, воззрился на нее с видом хозяина здешних мест. И снова Радка подумала, как бы на ее месте поступила Бреселида? Она положила руку на меч и, беспечно откинувшись в седле, пустила лошадь шагом. Пусть не надеется, что напугал ее. Она — всадница Тиргитао, и этим многое сказано!

Подъехав к столбам с рогатыми коровьими черепами, гостья молча уставилась на мужчину в красном тюрбане. Он тоже молчал. Но стоило ей тронуть бока лошади, чтобы объехать его, как Ганеш преградил дорогу.

— Ты кто и откуда? — голос звучал недружелюбно, а рука потянулась к поводьям.

Но Радка не позволила ему схватить лошадь за узду.

— Не узнаешь меня, Ганеш? — всадница сама удивилась, насколько насмешливо и ровно звучит ее голос, копируя привычные нотки Бреселиды.

Мужчина отступил на шаг и прищурился.

— Радка?

Перед ним сидела в седле уверенная лучница в щегольских кожаных доспехах с медными бляшками, кованными явно не деревенским мастером, с дорогим пантикапейским оружием в золотых обкладках, с тремя легкими гривнами, закрывавшими шею не хуже нагрудника, с браслетами на смуглых руках и таким хорошим кипарисовым луком, торчавшим за спиной, что не оставалось ни малейшего сомнения — это всадница самой царицы и она требует к себе уважения.

— Узнал. — Радка хрипло рассмеялась. Ей стоило большого труда совладать с собой, и, если б не солнце, заставлявшее девушку щуриться, враг без труда прочел бы в глазах гостьи страх.

Но сейчас Ганеш только диву давался, что эта круглолицая всадница с толстыми в руку косами, поседевшими от дорожной пыли, племянница старой Матери-Хозяйки стойбища. Тот длинноногий лягушонок, которого он чуть не убил ведром?

— Так ты жива? Маленькая потаскушка! — к удивлению Радки, Ганеш расхохотался. — Ты стала еще красивее!

Хлыст взвился сам собой, и всадница только потому удержала руку, что Ганеш, увернувшись, склонился перед ней в притворном поклоне.

— Что вы, что вы, госпожа, никто не хотел вас обидеть! Я по старой дружбе! — он все-таки перехватил ее кобылу под уздцы. — Идемте к дому. Весь ваш род будет счастлив приветствовать такую славную гостью.

— Тетка жива? — оборвала его Радка.

— Умерла прошлой весной. — Ганеш все еще кланялся и насмешливо скалил желтоватые острые, как у хорька, зубы.

— Кто же теперь Мать-Хозяйка?

Мужчина замялся и неопределенно махнул рукой.

— Никто. — его лицо вдруг застыло, а глаза сузились. — Родами теперь правят сыновья. Так что поезжай-ка за мной, женщина, и не задавай лишних вопросов.

— Я лучница царицы! — Радка дернула поводья. Но со всех сторон к ним уже подходили мужчины. Они бесцеремонно разглядывали гостью, цокали языками и отпускали замечания на счет ее оружия. Женщины жались к домам, вид у них был испуганный.

— Я служу Тиргитао. — уже не столь уверенно повторила Радка.

— Это не важно. — снова оскалился Ганеш. — Ты вернулась к своему роду, и я, как отец, приветствую тебя.

«Отец? Какой отец? Что он несет?» — всаднице на мгновение показалось, что все вокруг сошли с ума. Ей с необыкновенной ясностью открылась истина: они не выпустят ее отсюда. Именно потому что она от Тиргитао. Тореты не захотят, чтоб царица узнала об их делах.

Оставалось лишь до поры до времени поддерживать игру и делать вид, будто не замечаешь самых откровенных угроз.

— Что ж. — Радка кивнула и даже попыталась улыбнуться. Ее усмешка получилась не дружелюбнее волчьего оскала, но и этого было достаточно.

Ганеш повел кобылу под уздцы по деревне. Из землянок посмотреть на диковинную гостью выбегали чумазые ребятишки, но матери криками загоняли их домой. У поворота дороги, на плетни, как головы врагов, были насажаны перевернутые горшки, а в пыли крутились собаки, стараясь зубами выкусать у себя блох. Радка хорошо помнила и этот плетень, и горшки, и псиный визг. Правда собаки уже были другие, но и они своим тявканьем рвали душу на куски.

Нет, Радка не собиралась навсегда возвращаться домой. Не хотела даже думать об этом. Опять сырые ноги, голодные зимы и черная работа до рези в пупке. «Спасибо тебе, Ганеш! Ты и никто другой сделал меня всадницей! Подкинул с самого низа едва ли не на верх лестницы, где обретаются достойные люди!» Пускай ей могут снести голову в любой стычке, но пока этого не произошло, «маленькая Радка», «Радка-трусиха», «Радка-сирота» может сладко есть, горько пить и мягко спасть за царский счет, не трудя свои ладони ни чем, кроме кипарисового лука!